Штрафной батальон

Скомкав в сердцах листок, Карзубый демонстративно повалился на нары. «Ну и черт с тобой, не пиши! Все равно есть резерв — Витька Туманов. Во взводе не числится, а письмо матери написать должен», — проследив за ним взглядом, подумал Павел. Но вслух приказал:

— Помоги Туманову!

Сам сел писать семье Сикирина. Письмо вдруг получилось длинным, заканчивал последним, второпях. Ровно через час отнес нужное количество писем ротному.

Вернулся во взвод, а там ругачка до потолка. Сыр-бор из-за пленных разгорелся: брать их или не брать. Халявин с пеной у рта правоту свою доказывал:

— Мне, — стучал себя в грудь, — никто не укажет, как с фашистскими гадами поступать! В каждой газете написано, что уничтожать их надо, как бешеных собак. До того он в меня шмалял, а как увидел, что драпать некуда и хана ему, — так грабки вверх выкинул. А я его за это что — в зад целовать должен? И жизнь его гадскую сохранять? Выкуси! Карзубый не так судьбой обученный. Ты хотел мне пулю, а я тебе — нож! И квиты. Зад об зад, и кто дальше прыгнет. Оно как получилось? Я в окоп — вон Ханыга видел, не даст соврать, рядом был, а гитлерюга винтарь бросил, как нас увидел, и грабки вроде кверху тянет, а сам выгадывается: может, лучше патрон в патронник загнать да шарахнуть по нам. А мне че думать? Я фигуру ему с ходу под ребра сунул, и кранты! Кто скажет, что не прав?!

— Во-во! — зло поддержал Кусков. — Пусть их, гадов, гнилая интеллигенция в плен берет, кто свои руки об их поганую кровь замарать брезгует. А я как в десантных под Смоленском выбрасывался, вдосталь насмотрелся, как они наших раненых добивали. Хорошо, если пулю в голову отпустят, а то наизмываются сначала. У троих десантников на груди и спинах звезды повырезали. Не забыл я. Для нас, штрафников, значится, середки нет: мы в плен не сдаемся, и они нам тоже без надобности.

Садчиков за них горой поднялся. В одном бою всего побывал, до живого немца не добрался, а лютостью переполнился.

— Да я их, — кричит, — руками давить буду только за то, чтобы в плен не попадали. Эт-та где ж справедливость?! Они, падлы, людей убивают, а их в плену кормить и поить будут, содержать. А моя семья с картошки на лебеду с водой перебивается! Не нужны в тылу лишние рты, своим не хватает!..

Махтуров, не отвечая на выпады Кускова и Садчикова, смерил презрительным взглядом Карзубого.

— Ты, Халявин, сам выродок, каких мало, если уж по справедливости говорить. Орешь, что фашист — гад. А на себя оглянись! Сам чем занимался? Продовольственные карточки у людей крал, детей на голод обрекал. Забыл? Сам не хуже того фашиста. Выходит, тебя тоже задавить надо. Да еще и в первую очередь. Именно за то, что свой. Тот хоть враг, а ты среди нас рос.

Карзубый, как ужаленный, на ноги подскочил:

— Кто фашист? Я?!

— Ладно, сядь и особенно перед глазами не прыгай! — холодно посоветовал Махтуров. — Тоже мне — борец за справедливость выискался. В том и разница у нас с фашистами, что их методы — человеконенавистнические, а наши — гуманные. Мы пленным свастику на груди вырезать не будем. Судить по всей строгости закона — да, а издеваться — нет. За то и воюем…

Баев золотой серединки держался:

— Зверствовать, конечно, не надо. А что до пленных, то брать их необязательно. Особо если в первой линии. Тут точняк, что по нашим стрелял и, может, кого из товарищей жизни лишил. Ну, и кончай его на месте. Бой есть бой. Выстрели в голову, чтобы не мучился, и дело с концом. А ножом бить — не знаю, как у кого, а у меня лично рука не поднимается. Человек все же…

Кускова последнее утверждение взбеленило. Сорвался с места, за поддержкой к Колычеву бросился:

— Гляди, взводный! Баев людей нашел! Фашисты у него, значится, людьми стали! — И к Баеву: — А ты видел, как эти люди стариков да детей в сараи загоняли и живьем сжигали? Бензинчику подплеснут и палят! Я под Ярцевом видел. Хотел бы знать, как бы ты после этого запел!..

— Когда фашист оружие бросил — значит, все, больше не солдат. А безоружного, как и лежачего, не бьют, — вставил Шведов, с насмешливым прищуром следивший за спорщиками. — Может, он и не фашист совсем, а мобилизованный и воевать против нас не хочет, потому что Гитлера ненавидит и родные у него в концлагере сидят. Кто знает, может, он из тех шести миллионов, что на выборах за Тельмана голосовали? А вы — бить. Разберутся с этим вопросом кому следует. Кого надо осудят и в расход. Кто меньше виноват, того по-другому накажут. Каждый свое получит…

Приход командира роты охладил пылкие страсти, но спорщиков не примирил. Попросили быть судьей.

Ульянцев на нары присел, пачку папирос по кругу пустил.

— Вообще-то говоря, Шведов прав. Уничтожать надо тех, кто не сдается, а не тех, кто воевать не хочет и просит пощады. Даже варвары и то пленных брали. А в настоящее время существует так называемая Гаагская конвенция, предусматривающая определенные нормы обращения с пленными. В соответствии с этими нормами мы и поступаем. А тот, кто, как фашисты, их нарушает, считается международным преступником.