Штрафной батальон

Подоспевшие квартирьеры повели подразделения штрафников к жилью. Батальон достиг своеобразного перевалочного пункта. В чахлом мелколесье и кустарниках по обе стороны дороги прятались рубленые служебные бараки и добротные солдатские землянки. До недавнего времени в этом месте стояла войсковая часть, ушедшая с боями вперед. Оставшиеся после нее помещения использовались для размещения на дневки и ночевки подтягивавшихся к фронту подразделений.

Взводу Колычева досталась просторная ухоженная землянка, сухая и теплая. Предшественники в ней останавливались запасливые и хозяйственные. Сена на нары в достатке натаскано. Дрова заготовлены и порядком сложены. Даже березовая кора на растопку возле печки лежала.

– С понятием мужики были, – оглядев все это хозяйство, отметил Костя Баев и опустился на корточки перед топкой.

Едва добравшись до нар, штрафники обессиленно валились навзничь, как были, в мокрых грязных сапогах и шинелях, какое-то время приходили в себя.

Шведов, однако, и тут остался верен своей натуре. Прежде чем лечь, громко объявил с порога:

– Внимание! Передаю последние известия! Отделенный Шведов принимает горизонтальное положение и просит его без особой нужды не беспокоить. Обращаться разрешаю только в случае прибытия пшенно-супового довольствия. Рядовой Кусков! Временно принимаешь команду на себя. Обеспечить полный порядок и тишину. Повторите приказание!

– Есть обеспечить порядок и тревогу по случаю ужина.

А часа через два, отдохнув и подкрепившись горячим ужином по усиленной раскладке, повеселели, задымили махрой. Ударились в воспоминания и разговоры, которые обычно заводятся в солдатской среде в минуты покоя и сытости.

Блаженно потягиваясь, Муратов захватил в горсть пук лежалого, но душистого сена, растер на ладони. Толкнул радостно в бок Дроздова:

– Глянь-ка, колхоз напоминает – духовитое. Бывалычи, пошлет бригадир за кормами, намечешь мажару. Апосля дня три от тебя такой запах идет. С полынкой. Богато у нас ее в степу…

– Ну и че? – недовольно отозвался Дроздов.

– Богато ее, говорю, дома-то… – с тоскливиной повторил Муратов, теряясь от равнодушия друга.

– Ну и че?

Ваня Яковенко, заинтересовавшись, тоже разнотравья набрал, отделил от пожухлой массы полевой цветок, поднес к носу:

– Смотри-ка, прошлогодний, а весной пахнет!

– Вот и я говорю! – обрадованно встрепенулся Муратов.

– Эх-хо-хо-хо-хо-о!.. – заглушая всех, протяжно и сладострастно вздохнул Кусков. – Еще б хотя по одной бабе на отделение комбат расстарался, и я б здесь до победы воевать согласился.

– А кто против?

– Известно, воевать так воевать – пиши в обоз!

– А и зачем на отделение? – послышался задиристый голос цыгана. – Ты засыпай скорей. Глядишь, на полное брюхо какая-никакая и приснится. На всю ночь твоя!

– Точно, братва! – подхватил Туманов. – Тушите свет!

Все заржали, а Костя Баев, переждав, деловито посоветовал:

– Слышь-ка, взводный, пока не поздно, прикажи этим бугаям на ночь брюки-то снять. Или пусть пуговицы расстегнут от греха подальше.

– Это для чего? – подыграл Павел.

– Дак, боюсь, несчастный случай приключиться могет, – невозмутимо продолжал Костя, – коль дойдет у них дело до баб – гляди, пуговицы с ширинок срываться начнут. Хорошо, если в потолок, а не дай бог стрельнет какая Туману в лоб. Что тогда? Это ж форменная контузия произойдет. Не дотянет пацан до передовой! – под взметнувшийся хохот заключил он.

– Зато комбат ему справку под печатями спроворит, как он на защите родины пострадал!

– Ага, жди! Сказано – кровью оправдаться можно. А у него не контузия даже будет, а конфузия!..

– Прикажи, взводный, прикажи! – катаясь в приступе смеха по нарам, просил Бачунский. – Салову и Кускову!

И пошло и поехало.

Среди ночи Павел проснулся от толкнувшегося под сердце холодка, прянул глазами на то место, где Василевич с Порядниковым на ночлег устраивались. Никуда не делись, здесь они, голубчики, и Халявин, конечно, рядышком. Разделись до нательных рубах и сапоги с ботинками сушиться выставили. После гауптвахты, отбытой Тихарем и Яффой, прыти у блатняков поубавилось, даже материться и огрызаться стали меньше. Тем не менее Павла не покидала подозрительность: не в овечью ли шкуру рядятся волки? Или приближение фронта с неизбежной развязкой так примиряюще на них действует?

Сразу после утренней проверки Колычева срочно потребовали в штаб. Вызов к начальству всегда сопряжен для подчиненных больше с тревожными, нежели с приятными ожиданиями, а если к тому же знаешь за собой грех – вовсе неуютно на душе становится. Подозвал Махтурова:

– Составь строевку и выдели наряд на кухню. Меня в штаб вызывают. В общем, смотри тут…

– Ладно, сделаю… – хмуро пообещал тот.

Оба избегали смотреть в лицо друг другу, потому что связывали вызов в штаб с выпивкой в вагоне. И как Павел ни старался придать мыслям иное направление, они упорно возвращались к тому, что болело.

Около штабного барака привычно пробежался пальцами по пуговицам, одернул шинель и, приготовившись к худшему, толкнул входную дверь.