Штрафной батальон

Туман расползался, отрывался от земли, мало-помалу обнажая холодное сумеречное пространство. Забравшись в ячейку наблюдателя, Павел терпеливо вглядывался в смутно проступившие впереди хуторские постройки, где проходила передняя линия немецкой обороны, пытался представить картину боевых действий, прошедших на участке, и положение каждой из сторон.

Чуть правее окопа, шагах в двадцати, стыл дюжий фашист. В шинели, но без каски. Длинные светлые волосы, намокнув, свесились набок. Видно, недавно фашисты в атаку ходили. Да и по всему полю, поросшему гривками жидкого кустарничка, виднелись серые бугорки убитых. Добро, что конец марта, прохладно еще, иначе от трупного запаха не знали бы куда деваться.

Показалось что-то дежурному пулеметчику или на самом деле фашисты подозрительно завозились, но воздух расколола раскатистая, тревожная очередь. В ответ серия мин вздыбила землю у пулеметного гнезда, разметала штабель ящиков из-под снарядов. Присев на дно окопа, Павел переждал стрельбу и выбрался в траншею. Подступы к вражеским позициям почти совсем открытые, ровные, и он думал о том, что преодолевать их придется броском, под кинжальным встречным огнем. Это наверняка приведет ко многим потерям.

Вернулся в блиндаж как раз вовремя: Бачунский с солдатами завтрак доставил, дымящуюся гороховую похлебку со свининой. Давно такой не ели.

– Ну и нюх у тебя! – подивился он. – Захочешь скрыть – не скроешь.

– Какой же я солдат, если к котелку опоздаю?

– Ну а наше дело – поперед взводного не суйсь, но и не отставай! – обрадованно, будто только того и ждал, подхватил Кусков, суетливо пробираясь к термосам с котелком наготове. – Туманыч, двигай за мной! Учти, это первая заповедь солдата!..

– А для Туманова в особенности, – подпустил шпильку Баев. – Худой, как смерть в мешке, а жрать ему за троих подавай. Не покормишь – может взводного вместе с пистолетом за один мах проглотить…

«Сто грамм» наркомовских и вовсе настроение подняли. Покровский успел-таки под шумок выменять на хлеб у непьющего Илюшина его порцию, выпил двести и, просветлев, умиленно посматривал по сторонам. Заметил, что Сикирин к своей норме не притронулся, сказав, что лучше перед сном выпьет, подсел к нему на нары.

– Слышь, Дмитрич, отдай мне свою «сотку». А завтра – я тебе свою. Как принесут на завтрак, так сразу и отдам. Двести – это еще туда-сюда. А что «сотка»? Ни уму ни сердцу… Идет?

Сикирин, оторвавшись от котелка, сложил пальцы в заскорузлую, внушительную фигу и вывернул ее к носу Покровского.

– А вот этого не хочешь? Кому, может, и отдал бы, только не тебе, пьянчуге.

Покровский сконфуженно попятился.

– У Тихаря набрался, – хмыкнул ему вслед Бачунский. – Тот все твердил: умри ты сегодня, а я завтра.

Подавленный, растерянный вернулся в блиндаж Муратов, отпрашивавшийся по нужде. Молча пробрался на свое место и прилег, отвернувшись к стенке. О чем-то пошептавшись с ним, запросился «до ветру» и Дроздов. Пришел тоже сам не свой, будто подменили человека.

– Во, вояки! – ехидно поддел Бачунский. – Не успели боевой приказ получить, а уж сортир понадобился.

Вскоре, однако, открылась и подлинная причина странного поведения солдат. Отхожее место, как и положено, находилось в конце тупиковой траншеи, мимо нескольких блиндажей до него пройти надо было. Муратов на обратном пути блиндажи попутал и по ошибке не в свой заглянул. А в нем трупы пятерых стрелков лежали, похорон дожидались. Прошлой ночью из-за смены частей до них руки не дошли. У троих лица шинелью прикрыты. Этих, видно, сразу вместе положили. Двое других – ненакрытые. У одного ступни босые, синие. Сапоги, наверно, порезали, когда с пробитых ног стаскивали. А другой, совсем молоденький парнишка, в дугу согнулся. Живот миной разворочен. Маялся, видать, бедняга, страшно перед смертью. Так и застыл с выражением нестерпимой муки на лице. Этих, по всей видимости, позже принесли, по одному. Привычное вообще-то дело на передовой. Но новичкам и в оторопь, и в жуткое любопытство. С души воротит, а неотвратимо тянет посмотреть. То один, то другой по нужде отпрашивается, а по пути с содроганием, но обязательно украдкой под плащ-палатку в мертвецкую заглянет.

Павел не возражал: пусть привыкают. Как всегда, на сытый желудок дружно «дымнули» цигарками. А тут и ротный санинструктор старшина Малинина во взводе объявилась. В самую точку, что называется, угодила. И хотя пришла она с определенной целью – проверить наличие индивидуальных пакетов, – приход ее грозил для некоторых обернуться неприятностью, потому что кое-кто эти самые пакеты использовал на чистку оружия, все обрадовались поводу побалагурить.

К общему довольству, Калинина не выказала особого раздражения, обнаружив пропажу части бинтов. Поворчала для порядка, а недостачу из своих запасов восполнила, Бачунский ее в самом начале тонкой лестью ублажил. Знаете, говорит, что из всех старшинских должностей ваша самая почетная.

– Это почему же?

Бачунский указал взглядом на эмблемы в петлицах санинструктора: