Штрафной батальон

Павел давно, еще до войны, подметил это различие в реакции организма на один и тот же раздражитель в зависимости от освещенности. Помнится, как был поражен, впервые открыв это явление. Случилось так, что дважды за день ему повстречался на пути слепой, передвигавшийся с помощью палочки по неровной, выщербленной мостовой. Первый раз это произошло утром, а второй раз – непроглядной полночью. Утром Павел прошел мимо, посочувствовал инвалиду не больше обычного. А вот ночью, когда он сам шел с трудом, поминутно оступаясь и спотыкаясь, постукивание палочки слепца, бредущего впотьмах навстречу, пронзило его острой жалостью. Если нелегко зрячему, то каково слепцу?

И он был ошеломлен, осознав, что, в сущности, слепому передвигаться ночью нисколько не труднее, чем днем, потому что смена времен суток мало что для него меняет, и, значит, разница собственных ощущений Павла – следствие разного воздействия света и тьмы.

Одинаковыми должны бы быть и ощущения солдат, находящихся под обстрелом на открытом месте, но свет и темь разительно их изменяют. Была действительно между всем этим какая-то связь…

Ракеты гаснут.

– Вперед! Не растягиваться! За мной – марш! – подгоняет оклик ротного, и взвод прибавляет шаг.

Кто-то спотыкается, вскрикивает. На него тотчас обрушиваются упреки. Все вместе шумят больше виновного. Позади остаются три или четыре поворота, и там, где овражек переходит в пологую лощину, штрафников поджидают связные сменяемой части. При очередной вспышке ракет над вражескими позициями впереди удается различить обрушенные постройки и колодезный журавель с протоптанной к нему широкой тропой.

– Пятая?! Где пятая? Топай сюда!

– Шостая? Шостая?..

– Вторая? Где вторая? – волнуясь, перекликаются голоса связных, разыскивающих нужные им роты.

– Здорово, штрафнички!

– Привет, гвардия!

К старшему лейтенанту Суркевичу приближается невысокий солдат с поблескивающим на груди автоматом, уточняет:

– Вторая, товарищ командир? Извините, что не разгляжу ваше звание.

– Вторая.

– Приказано вашу роту на наше место проводить. Разрешите выполнять? – И, не дожидаясь ответа Суркевича, связной направляется к узкому ходу сообщения, начинающемуся отсюда, из ложбины.

Бросив на ходу командиру первого взвода Бадаеву: «Следовать за мной!» – ротный тоже исчезает в темной щели.

Пока пробираются по траншеям к передней линии окопов, Павел удовлетворенно отмечает, что оборонительные сооружения настроены по всем правилам инженерной науки. Пулеметные гнезда соединены с основными ходами сообщения и окопами, отрытыми в полный рост переходами, а из ячеек наблюдателей просматривались впереди остатки проволочного заграждения и спиралей Бруно. Судя по всему, оборонительный рубеж возводился нашими, а затем перестраивался и укреплялся фашистами.

Противник по-прежнему вел себя неспокойно, вешал над головами осветители и постреливал.

– Старая, значится, тактика. Сидит немчура в окопе и со страху в воздух лупит. Показывает, что не спит, – со снисходительным пренебрежением пояснял на ходу Туманову и Илюшину Кусков. – Ракету повесит, а за ней очередь. Хоть часы по нему сверяй. Вот считайте: девять секунд ракета горит, а на десятой он обязательно очередью врежет.

И точно, только отгорела ракета, как раздалась очередь из немецкого «шмайсера».

– Ну, что я говорил? – удовлетворенно хмыкнул Кусков.

Взводу Колычева достались два добротно укрепленных, закопавшихся глубоко в землю просторных блиндажа.

Недолги солдатские сборы. Получили приказ, подхватили тощие вещмешки, разобрали оружие, накинули шинели и готовы в путь-дорогу.

Так и здесь. Жили солдаты в блиндажах, может, неделю или две, а снялись и ушли за считаные минуты. И печь не потухла, и обмотки кто-то второпях забыл, и плащ-палатку снять с двери времени не хватило. Даже тяжелый застоявшийся дух, образовавшийся в тесном непроветриваемом помещении от смеси въедливого самосада, кислой портяночной вони и оружейного масла, и тот не развеялся.

Буднично потрескивал, плавая в консервной банке, подслеповато мерцавший фитилек, едва освещавший переворошенную, истертую в труху солому на нарах и груду окурков в углу.

Еще толчились в проходе, распределялись по местам, а Кусков успел заглянуть в соседний блиндаж, где оставались со своими аппаратами связисты сменяемой части.

– Значится, пощипали гвардию основательно. Сильные бои были, – рассказывал, вернувшись. – Толкуют, в полку у них и двух сотен не наберется, а с позиций не снимают. Подвинули только чуток на фланг. А остальное место нам.

– А ты, Кусков, поменьше всяких слушай. Этому, что ль, тебя в десантных-то обучали? Может, и там бабий брех за правду принимал? – недружелюбно оборвал его Махтуров. Но Кусков не обиделся, пояснил миролюбиво:

– То, Махтурыч, не бабы, а связисты. Они всегда знают…

Суркевич, обходивший взводы с проверкой, сообщил, что подвинутый на фланг стрелковый полк оставил на местах пулеметный взвод и боевые охранения, и Павлу оставалось выставить всего два поста в траншее и наблюдателей.