Штрафной батальон

Тяжело мне было читать извещение о гибели моего Сережи, сына моего любимого. Слез не хватало выплакать горе мое – материнское. Слов таких нет, чтобы описать его на бумаге. Ведь я, мать, как и ваши матери, растила кровиночку свою для жизни, а не для смерти преждевременной. Не для войны проклятой нянчила и грудью кормила. Но фашистские изверги напали на нашу землю, разрушают города и села, издеваются над мирными жителями, убивают старых и малых. Хотят превратить наших людей в рабов кровожадного фюрера. И в такое время каждая мать прокляла бы своих детей, если бы они не встали на защиту родной земли, своего дома, родных и близких. Если бы не стали мстить ненавистным оккупантам за горе, кровь, слезы нашего народа. И я гордилась Сергеем, когда он ушел добровольцем на фронт. Горжусь и сегодня, что погиб он как герой, до конца выполнив свой священный долг и мой материнский завет истреблять как можно больше озверелых захватчиков. Пока этой погани совсем не останется на всем белом свете. И прошу я командование вашей части принять в нее второго моего сыночка, Витю, и ручаюсь за него материнским словом, что и он в боях с фашистами не посрамит нашей фамилии и памяти старшего брата. Будет ее достойным и отомстит ненавистным ворогам за его смерть, выполнит то, чего не успел выполнить Сережа.

Дорогие сыночки, защитники! Громите крепче фашистскую гадину, мстите душегубам за наши материнские слезы, за все загубленные ими жизни. За разбитые судьбы человеческие. Низкий поклон вам, родные, и искренние пожелания скорой победы и возвращения домой. Чигирина Анастасия Ивановна. Мать…»

Писарь кончил читать, но в напряженной тишине, казалось, все еще витало зазвеневшее на высокой ноте слово «Ма-ать»!

– Слышали – Ма-ать! – повторил комбат. – Ну, а что же мы с вами, дорогие сыночки, своим матерям ответить можем, чем их порадовать? Тем, что гвардией наизнанку называетесь? Знаю, что многие этим званием, как медалью «За отвагу», гордятся и даже песню про то сочинили. Хорошая, на мой взгляд, песня, слова в ней правильные. Что касается боя – деретесь неплохо. Ну, а чем еще похвастать можете? Может, тем, что воровством, драками и другими постыдными делами занимаетесь? Или, может, тем, что матерей вспоминаете, когда в атаку идете, да и то самыми что ни на есть наипохабнейшими словами?! Я проверил, за последнюю неделю вторая рота всего девять писем сдала. И у других не лучше. Забыли матерей, дорогие сыночки!! Придется помочь вспомнить.

Сейчас всем раздадут бумагу, и чтобы каждый в обязательном порядке написал и сдал письмо домой. Это приказ. На исполнение его даю час. Через час чтобы каждый взводный представил своему командиру роты столько писем, сколько у него значится солдат по списочному составу. И пусть попробует у меня кто-нибудь увернуться. Проверю лично. У меня все. Вопросы будут?

– Будут! – отозвался из строя Карзубый. – Гражданин майор, а если писать некому, сирота?

И с других сторон загомонили тоже. У одного родные в оккупации, у другого – в эвакуации и адрес неизвестен. Третий, как Карзубый, вовсе никого не имеет. Как быть?

Выслушав невозмутимо вопросы и прекратив шум жестом руки, Балтус остался непреклонным:

– Писать будут все. Кто из детдома – в детдом. У кого семья в оккупации – семьям погибших товарищей. А кто никаких адресов не знает – Чигириной Анастасии Ивановне. С сегодняшнего дня она становится матерью нашего батальона. Никогда не убьют фашисты всех ее сыновей. Несколько сот теперь их у нее будет. Ясно? И первое письмо ей напишу я. У меня семья тоже в оккупированной Риге. Еще вопросы будут?

Вопросов не было.

– Командирам рот развести подразделения! Выполнять приказ! – отдал распоряжение комбат и удалился. Автоматчики следом потащили «дежурный» столик.

В помещение вернулись возбужденные.

– Ну, комбат! Ну, комбат! – вслух изумлялся Шведов. – Надо ж до такого додуматься?! Ну, номерок откинул! Полтысячи оторвяг, а он им – письма маме писать!.. Ну, дела!..

– А про нашу роту – это он точно сказал. Костя вон, наверно, уж и адрес своих детишек позабыл, – засмеялся Кусков.

– Ты не очень-то скалься! – огрызнулся уязвленный Баев. – Гляди, кабы к следующему разу он твоих незаконнорожденных не отыскал. Еще и алименты платить заставит!..

– А взводный-то, взводный, братва! – покатывался Кусков. – Ведь этот гад как читал-то?! Подобрали же! Как выдаст с чувством «Дорогие сыночки, защитники!» – аж до кишок достает. Ну, думаю, мамуля, благодари бога, что рож этих сыночков не видишь, а то б окочурилась. Смотрю, а взводного при этих словах аж скручивает, прям землю глазами пашет…

Кто с удовольствием, кто шутки ради, но уселись за письма все, кроме Карзубого. Тот неожиданно заупрямился.

– Слышишь, взводный, мне кому писать? Начальнику режима, что ль? – вертя в руках полученный листок бумаги, мрачно пробурчал он.

– Ты брось придуриваться! – разозлился Павел. – Слышал, кому сам комбат писать будет? Тому и ты пиши!

– Комбат, комбат!.. А я какого… той маме написать могу?