Штрих-код

Суки. Суки и твари. Он отсюда видел, что дело безнадежное – на такие его всегда и бросали. Впрочем, что теперь на зеркало пенять, он когда-то сам попросил работу побольше и посложнее, чтобы не появляться дома, чтобы не думать и не вспоминать.

Так меньше болело. Так было пусть самую малость, но легче. В его положении – уже что-то.

А конкретно это убийство было еще и каким-то гнилым. Неправильным. От него так и веяло мутью.

– А ребята ваши, кто они? – поинтересовался Вадим. Утро было солнечным, и картинка, что открылась перед ним, была яркой, как кино. В большом просторном дворе перед колледжем и общежитием кипела жизнь – настоящая, светлая, такая, которой никогда не было и не могло быть у Вадима. Группа студентов делала зарядку, кто-то перебрасывался мячом, кто-то сидел на газоне за импровизированным пикником. Двое парней, один тощий и длинный, второй низенький и круглый, рассматривали карту звездного неба – рядом с ними две девицы стояли со стаканчиками кофе.

Вадиму показалось, что он попал в дурацкую комедию про студентов.

– Наши ребята – бывшие воспитанники детских домов, – охотно ответил Гуревич. Дай ему волю, он бы рассказывал про колледж с утра до вечера, бывают на свете такие энтузиасты. – Сироты. Много жертв насилия и свидетелей насилия. Много детей с ограниченными возможностями здоровья. Почти у всех проблемы с адаптацией и общением. Мы окружаем их заботой, даем образование и возможность влиться в социум.

Мимо пробежали две студентки в спортивных костюмах. Вадим невольно засмотрелся. Все у них было на пятерочку, и спереди, и сзади, таких только в социум и вливать, и адаптировать всесторонне. Гуревич негромко кашлянул в кулак.

– Н-да… – опомнился Вадим. – А обучение кто оплачивает?

– Илья Владимирович Выгоцкий, – с нескрываемым уважением ответил Гуревич. – Тот самый.

Вадим понимающе кивнул. Олигарх деньги моет на дурачках, что тут непонятного? А вот и преподаватели на скамейке – жируха в тесном платье, блондинка серая мышь, и учитель информатики, судя по ссутуленной спине и лохматым белым патлам. Но бабы, впрочем, так к нему и липли с двух сторон.

На бесптичье и задница соловей, как говорил майор Евланский. В полицейских кулуарах его фамилию произносили исключительно матерно.

– Выход за территорию запрещен, – продолжал Гуревич. – Так что вряд ли кто-то из студентов может быть вашим свидетелем. Говорите, убита?

Вадим кивнул. Расстегнув папку, он вынул фотографию и протянул Гуревичу – ректор посмотрел и нахмурился. Девицу он узнал, это точно.

– Да. Анастасия Лавроненкова, девятнадцать лет. Перелом шейных позвонков. Шею ей свернули, проще говоря.

Он ожидал, что ректор хотя бы поморщится, но Гуревич лишь неопределенно пожал плечами.

– Никто из наших ребят не покидал территорию колледжа, – ответил он и спросил: – А почему вы вообще решили у нас поспрашивать?

«Хитрый хмырь», – подумал Вадим.

– Выяснили, что у нее был романчик с одним из ваших студентов, – сказал он. – Максим Богатов. А в случае насильственной смерти таких опрашиваем первыми. Как он, кстати, умудрился романы крутить, если за территорию выходить нельзя?

– Так Максим выпустился весной, – ответил Гуревич. – Насколько я знаю, уехал в Велецк. А как умудрился… Каникулы, когда ребята уезжают к семьям, у кого они есть. Интернет, опять же. Ну и желание, это самое главное. Я, кажется, видел эту девушку. У Максима были фотографии с ней в соцсети.

Да уж, все по-простому, по-семейному, ректор смотрит студенческие снимки. Блондинка о чем-то спросила сутулого, тот пробормотал неразборчиво, и жируха подала голос:

– Ростислав Сергеич, ты-то что не в духе? Денег мало?

Сутулый обернулся, мелькнул горбоносый профиль, и Вадима будто бы кипятком обожгло. Это же Рос! Он прищурился, всмотрелся – точно, Рос Белецкий. Пусть и изменился, конечно, сильно, но это был он.

Вадиму одновременно стало весело и грустно.

– Даже так… – задумчиво проговорил Вадим. – А он адрес не оставил?

– Это вам уже в учебную часть, – улыбнулся Гуревич. – Главный корпус, второй этаж, налево.

…Вадиму казалось, что в горло сунули раскаленную терку и возили ею по мякоти. Ни дышать, ни глотать, ни говорить. Он сидел, укутавшись в одеяло, старенький телевизор перебирал кадры какого-то фильма, и даже то, что он пропускал контрольную по алгебре, его не радовало.

Мать сделала чаю в термосе, сказала, что суп в холодильнике, и убежала на работу. Вадим оставался дома один, мог делать все, что захотел бы, но от этого почему-то становилось тоскливо. Именно сегодня Вадиму не хотелось быть одному.

Он и сам не знал, почему его охватывала такая тоска. Серая, взрослая.

Рос прибежал к нему перед школой – веселый, как всегда, растрепанный, как всегда. От его улыбки Вадиму стало спокойно и легко, даже терка в горле унялась.

– Вот! – Рос сунул ему в руку полиэтиленовый кулек, и Вадим увидел в нем два апельсина, жвачку и шоколадный батончик. – На, давай, поправляйся!