Штурм

— Я буду очень занят, каждое слово необходимо обдумывать. Майор Наумов не знает немецкого языка. Шабунин понимает разговор, будет держать ухо востро, когда немецкие офицеры начнут перешептываться между собой.

— Одобряю, — сказал Веденеев, — Будьте настойчивы. Положение форта ухудшилось. Наши войска замкнули кольцо вокруг Кенигсберга. Ультиматум надо переделать, изложить новую обстановку и дать на подпись генералу. Нам требуется эта мирная победа. Политически очень важна, хотя и следовало бы их бить смертным боем за все, что они натворили.

— Вы, товарищ подполковник, себя и меня терзаете, — не выдержал Колчин. — Зачем это?

— Да, нам говорить — лишне. А поймут ли те, кто упрекает: «Цацкаетесь?»

Колчин шел в форт не «цацкаться». Засылать перебежчиков в немецкий тыл, раскидывать там листовки, агитировать немцев через громкоговоритель — все это нужно. А попробуй узнай, что там делали перебежчики, куда девали листовки? Какими делами занимался в Кенигсберге, например, Майсель? Он и сейчас среди немцев, в форту, и о чем говорит с ними?ꓺ

Пойти самому парламентером, сесть с немецкими офицерами за один стол, продиктовать им волю нашего командования и, находясь во вражеском окружении, добиваться безоговорочной капитуляции — вот это дело! Если форт, который дважды пытались взять штурмом и безуспешно, теряя людей, поднимет белый флаг, — это будет важная победа. Ведь там немцев, говорят, около батальона!

Доволен был и ефрейтор Шабунин, исполнявший при политотделе обязанности мелкие, самые разнообразные. Оказывается, годен Игнат Кузьмич и для более серьезного поручения.

Он побрился, подкрутил рыжие вразлет усы и выглядел прямо-таки геройски.

— Надо заменить ефрейтору Шабунину погоны на старшинские, — распорядился Веденеев. — Идите, Игнат Кузьмич, и разыщите быстренько где-нибудь.

Колчин и Веденеев подошли к генералу. Сердюк подписал ультиматум и сказал: «Добро». Он уже собрался ехать на левый фланг дивизии, как неожиданно без стука в комнату вошла Леночка Гарзавина.

Она была с чемоданчиком в руке. Приехала в дивизию из Понарта через Амалиенау. Шофер высадил ее возле медсанбата и сразу же повернул «виллис» обратно. Леночка, не заглянув в медсанбат, пошла разыскивать генерала.

На сердце у нее было очень нехорошо. Она считала себя обиженной и Сердюком, и отцом, и Ниной, которая оказалась скрытной, и все же Леночка догадалась о «неслужебных» отношениях отца со своей радисткой, о том, что ему было бы стыдно держать при себе дочь, почти ровесницу мачехе.

«Все ищут своего счастья, хотят отделаться от меня, чтобы не мешала. Мешаю даже Сердюку и Веденееву, а полковник Афонов не посмел заступиться, командир медсанбата — тоже, Колчин высокомерно поучал…»

Так рассуждала она и нагнетала в себе обиду всю дорогу.

Много тут было надуманного. В душе Леночка понимала это. Войдя к Сердюку, она заметила, что генерал насупился. Веденеев болезненно наморщил лоб, Афонов, разговаривавший по телефону, бросил взгляд через плечо и отвернулся, — и она опять с обидой подумала: в дивизии ее вычеркнули из памяти.

В длинной комнате штаба был и Колчин. Он разговаривал с Веденеевым, Сердюк слушал их. Леночка ждала, когда кончится разговор и Афонов положит трубку, чтобы подойти к генералу и доложить.

— Обер-лейтенант ждет, — слышала она молодой голос, но не видела Колчина, его загораживал Сердюк.

— Да, Майсель… — произнес Веденеев неопределенным тоном и протянул руку лейтенанту. — Ну, в час добрый!

Колчин встал, спрятал сложенную бумагу в нагрудный карман и повернулся.

Он шел прямо на Леночку, потому что она стояла в дверях. Колчин показался очень высоким, волосы светились, в глазах со странной зеленоватой каемкой была радостная решимость.

Вот с таким решительным взглядом, наверное, подходят, чтобы схватить за плечи, нагнуться и поцеловать не спрашивая, поцеловать крепко, крепко…

Леночка посторонилась немного, удивляясь, почему он не протягивает рук.

— До свидания, Лена! — прошептал Колчин и взялся за скобу двери, очень тихо сказал, только для ее слуха, но эти слова раздались таким тревожно-громким шепотом, что она вздрогнула, опустила на пол чемоданчик, освобождая руки, и посмотрела ему прямо в глаза. — До свидания! — повторил он, толкнул дверь и скрылся.

«Обер-лейтенант, Майсель какой-то… Немцы! Колчин к ним идет!» — пронеслось в голове.

— Без вызова, не спросив разрешения… — услышала Леночка: это сказал Афонов и почти с той же интонацией, с какой выговаривал лейтенанту Колчину при первой встрече.

У Леночки пересохло в горле, она кашлянула в кулак и подошла к Сердюку.

— Товарищ генерал, имею поручение передать вам личное письмо.

— Вот как! — удивился Сердюк, принимая запечатанный конверт. — Садитесь, лейтенант. Гм! — на конверте не было никакого адреса. — Товарищ полковник, пока я тут разберусь, свяжитесь еще раз с Даниловым, узнайте, что нового, — попросил комдив Афонова и вскрыл конверт.

Письмо было от отца Леночки. Сердюк быстро пробежал глазами по строчкам и сразу понял, о чем речь.

— Вам известно содержание письма? — спросил он.