Штурм

Жестом руки он позвал за собой Колчина и Шабунина, кинул быстрый взгляд на Майселя, сидевшего отчужденно, и приказал автоматчику сторожить «этого немца». По винтовой лестнице они поднялись на верх форта. Немцы перенесли огонь ближе, но старались не попадать в свой форт, и снаряды удивительно точно ударялись в земляной вал; пламя взрывов освещало ров, заполненный водой с плавающими там деревьями; мгновенный свет выхватывал из темноты кофр — один из казематов, выдвинутый от форта вперед,к поселку.

Гауптман указывал на Кенигсберг и в западную сторону, сводил сжатые кулаки и, хохоча, объяснял, что войска фюрера наступают друг другу навстречу, они соединятся вот здесь, возле Королевского форта — это совершенно ясно, потому что гарнизон форта не капитулировал, держится, будет воевать. Он бил себя в грудь, кричал о своих заслугах — благодаря его непреклонности форт не был сдан. Вскинув автомат, гауптман пустил вверх очередь. Амбразуры форта, его угловые капониры не сверкали огнем, и очередь была дана Гауптманом трассирующими пулями, чтобы немецкие войска могли ориентироваться.

— Товарищ лейтенант, смотрите! — Шабунин тронул Колчина за плечо и показал на ров. — Там кто-то… Раненый, кажется.

При свете очередного разрыва на земляном валу Колчин с высоты форта увидел человека, лежавшего наполовину в воде. Он был без шапки. Невозможно узнать, наш или немец. Скорее всего — наш, потому что немцы своего подобрали бы.

Колчин показал гауптману на ров.

— Там — раненый. Надо помочь.

— Плевать мне на это! — мотнул головой гауптман и пустил еще очередь.

Он уже не признавал русских за парламентеров. Гауптман вел себя не так, как комендант форта, державшийся официально, сухо. Судя по фразам, выхаркиваемым с матерщиной, гауптман в недавнем прошлом был, наверное, тюремщиком или кем-то в этом роде. Колчин знал немецких офицеров, находился среди них, одетый в их форму. Они в разговоре даже о самых страшных своих преступлениях пользовались вежливым языком службистов. Один из таких —комендант форта, но он выученик старой прусской школы.

— Господин майор, мне думается, хорошо знает положения Гаагской конвенции, — заметил Колчин, выслушав ругань гауптмана, — Знает и уважает их. А они обязывают оказывать помощь раненым другой воюющей стороны. Я должен обратиться к коменданту, и он прикажет…

— Не желаю слушать. Прикажет… — гауптман опять выругался. — Как бы не так!

Снаряды и мины перестали рваться. Темнота сомкнулась над фортом. Стала отчетливо слышна ружейно-автоматная перестрелка. Колчин уловил ухом даже выкрики на немецком языке — враг подошел близко. Гауптман дал в небо очередь и наведенным автоматом приказал Колчину и Шабунину идти вниз.

Там, в офицерской комнате, он взял Майселя за подбородок, легонько поднял голову и улыбнулся ему.

— Отлично! Гауптман с Гауптманом проведут скоро приятную беседу, последнюю, потому что один из них будет с пистолетом в руке.

— Я только обер-лейтенант, — Майсель поднялся, его сильные руки висели безвольно.

— Вы представлялись гауптманом.

— Мне было присвоено очередное звание, но не занесено в солдатскую книжку. По документам я — обер-лейтенант Майсель.

— Плевать на это! Вы не офицер и даже не солдат фюрера.

Гауптман вышел, оставив дверь открытой, чтобы парламентеры слышали разговор о них.

— Русских расстреляем, а изменника повесим.

— Парламентеров нельзя, — доносился резонный голос коменданта. — Это нарушение правил. Изменник, я понимаю, заслуживает…

— Я расправлюсь с ними сам.

— Подумайте, что будет с нашими парламентерами.

— Их не жалко. Немец, ушедший к врагу для переговоров о капитуляции, — для нас преступник. Избавимся от всех парламентеров.

— Напомню, что я здесь старший и не могу допустить…

— А я напомню вам, господин майор, что у меня, как члена национал-социалистской партии, особые права. И напомню слова нашего гаулейтера. Он сказал: «Все принадлежит тому, кто продолжает сражение, а не тому, кто начинает сомневаться». Вы начали сомневаться в нашей стойкости, приняли русских парламентеров, послали к ним своих офицеров для переговоров о сдаче форта. Я противодействовал, но безуспешно. Больше это не повторится.

— Но, господин гауптман, положение было такое…

— Я не просто гауптман, а офицер СС. И заявляю: мы продолжаем сражаться. Да, да, продолжаем! И пока вы старший, командуйте гарнизоном, руководите боем, а я позабочусь о том, чтобы никто не вздумал складывать оружия, и беру на себя дело с этими… если они…

Голоса стихли, шаги удалились.

Эта комната, в которой велись переговоры о прекращении кровопролития, стала камерой смертников. Как только немцы прорвутся сюда, хотя бы малыми силами и на несколько минут, — парламентерам смерть. Убийцы, не щадившие безоружных в окруженном Ленинграде, в концентрационных лагерях, на оккупированных землях, от их рук погибли миллионы людей — профессиональные убийцы, такие, как этот гауптман, — еще перед одним преступлением не остановятся. Что для них международное право!ꓺ

Время, замедли свой ход и дай подумать!