Штурм

Артиллеристы с пушкой не показывались — нелегко катить орудие по грязному полю. А два немца снова поднялись из люка, чтобы зарядить миномет.

— Не дам им больше стрелять, — прошептал Наумов и сдвинул предохранитель у пистолета. — Расстояние невелико, цель видна хорошо.

А голос разума увещевал:

«С пистолетом против бронетранспортера и десятиствольного миномета, да там еще и пулемет, и вражеские солдаты защищены броней — это безрассудство, совсем не героизм».

— Знаю. Я не думаю о героизме. Они стреляют, и я не могу смотреть и ждать. Буду стрелять.

«Ты майор, командир батальона, ты не обязан ввязываться в такой рискованный бой один, тем более, что силы абсолютно не равные».

— Все это верно, как и то, что я тоже боец, — шептал Наумов, сжимая рукоятку пистолета. — У меня есть долг и обязанность. А как командир, пропорции научился понимать иначе, у меня другой расчет, и кроме того приходится дерзать. Батальон выполняет задачу чертовски трудную, сражаясь на два фронта, и каждый делает больше положенного. Да, силы не равны, но я знаю эту машину, и немцы не подозревают… Вот они дали еще залп. Нельзя ждать!

«Смотри, — предупреждал голос разума. — Ты изучил эту машину, знаешь, где пулемет, смотровые щели, открытый люк; ты многому научился на войне и понимаешь, что такое бронетранспортер. Если останешься жив, хоть не говори, как шел с пистолетом против бронированной, сильно вооруженной машины с экипажем, а то прослывешь Дон-Кихотом».

— Это я понимаю и не скажу. Да и неважно, что подумают.

Два немца уже копошились наверху. Один присел и скрылся, второй стоял у миномета и, занятый делом, не смотрел вокруг. Двухрядные трубы сдвинулись: их наводили на новую цель. Боясь, что и этот гитлеровец спрячется, Наумов вскинул пистолет, тщательно прицелился и выстрелил. Немец опустился в люк — был убит или ранен? Промахнуться не должен бы…

Опять показался немец — тот или другой, не узнать. Он встал к заряженному миномету, что-то сделал, поправляя его. Наумов, не медля ни секунды, выстрелил. Немцы, сидевшие в бронетранспортере, вероятно, и не слышали пистолетного выстрела, щелкнувшего, как сухая палка под ногой. А тот, наверху, откинулся головой назад, взмахнул руками и провалился вниз.

В перелеске было тихо. Связной не возвращался. Может быть, под обстрел попал? Артиллеристы мучаются в грязи, каждый шаг труден.

Немцы больше не высовывались из бронетранспортера. Сколько их там — трое, четверо? Вероятно, остался один водитель.

Мотор работал. Бронетранспортер стоял неподвижно. Не шевельнулся ствол пулемета впереди. Прячась за деревьями, Наумов подкрался еще ближе к бронетранспортеру. Теперь нужен самый точный выстрел — в смотровую щель над пулеметом, она виднеется черной полоской. Наумов неторопливо прицелился, нажал спуск.

Сердито взревел пулемет и смолк. Майор дал еще несколько выстрелов по бортовым щелям. Бронетранспортер весь вздрогнул, дернулся и замер, мотор заглох.

Наумов сменил магазин в пистолете, поднялся с земли. Навстречу ему по дороге от КП бежали два красноармейца, посланные начальником штаба узнать, кто стреляет из пулемета. Бойцы остановились, удивленные тем, что комбат возвращается один, даже без связного.

— Товарищ майор, тут же стреляют!

— Слышал. Гранаты есть?

— Одна всего…

— Растяпы! — ругнул их Наумов. — Ну, ладно, при умении одной хватит. Ты иди по этой дорожке. Недалеко — бронетранспортер немецкий. Подшибли его где-то, он сунулся в перелесок и застрял. Люк открыт, немцы не показываются. Надо подобраться — не спереди, где пулемет, а сзади — и в люк гранату… А ты, — сказал майор другому красноармейцу, с автоматом, — следи. Если немцы высунутся, очередь в них.

Пригнувшись, бойцы побежали. И скоро Наумов услышал несильный, приглушенный броневыми стенами взрыв и затем голос:

— Товарищ майор, их трое было. Уложил всех одной гранатой!

«Как бы не так!» — подумал Наумов и не похвалил бойца хотя бы за смелость — ведь тот, идя к бронетранспортеру, не знал, что немцы там мертвые»

Вернулся запыхавшийся связной, доложил: артиллеристы с пушкой застряли в грязи.

— Тянут, потянут — вытянуть не могут, товарищ майор. За лошадьми побежали.

— Проваландались. Не надо уже… Что командир батареи сказал?

— Просил передать: фрицы собираются высыпать из форта. Наша разведка подползла близко, слышала — за воротами гогочут, все там столпились.

Заглянув на КП, Наумов резко отчитал начальника штаба:

— Вы что спите тут? Немецкий бронетранспортер разгуливал возле командного пункта батальона. Безобразие!

Он даже выругался, а этого раньше за ним не замечалось и совсем не шло ему. Подумал о себе:

«Нервы сдают. Где у тебя, Наумов, прежняя выдержка? На войне человек грубеет. Вероятно, не каждый, но я на себе замечаю это. Стал бойцам «тыкать», со своим начальником штаба, офицером, разговаривал резко, ругался, как извозчик. Они могут обидеться на меня. Развинтился!ꓺ»

Уже стали видны пушки батареи. Мысли Наумова обратились к форту: