Мы расположились в подвале, где находился спортзал, заложив окна и устроив из них бойницы. Дополнительно поставив несколько мин и растяжек, я расставил бойцов на фишки и сел слушать эфир. Недалеко работали наши группы, уже привычно используя тактику «вбивания клиньев» в оборону украинцев, которая заставляла их теряться. Ребята давили на них непрерывным перекрестным огнем и выдавливали, как пасту из тюбика, с занимаемых позиций. Украинцы сопротивлялись, но не долго проявляли особую стойкость. Ребята дали мне послушать анекдотическую запись перехвата переговоров украинских бойцов с их командованием во время нашего штурма. ВСУшники из территориальной обороны просили разрешить им отступление к «Олимпу» — их точке ротации — в связи с окружением пятьюдесятью вагнеровцами. На самом деле дом, в котором они сидели, перекрестно атаковали две пятерки. В результате они отошли, и наши заняли улицу, которую штурмовали.
Мое подразделение в основном занималось обороной и подносом боеприпасов. Я отправил одну группу к огромному мрачному зданию Артемовской швейной фабрики в помощь группе эвакуации и решил отдохнуть. Не успел я прилечь, как на улице раздалась короткая очередь, и все стихло.
— Я убил «немца», — вышел на меня фишкарь. — Заблудился, наверное. Выбежал из их дома и побежал в нашу сторону.
— Досмотрите его. И ксивы с телефоном принеси, — попросил я.
На передке по-прежнему была каша из ваших и наших. Мы штурмовали их рано утром и днем. Они пытались контратаковать нас ночами. Иногда наши группы и группы противника начинали штурм одновременно и сталкивались в жестоких перестрелках. Гранатомет по-прежнему оставался самым важным и грозным оружием, наряду с пулеметом. Бойцы уже перестроились и привыкли к городским боям, позабыв о боях в окопах. Жизнь шла своим чередом, и люди адаптировались к тому, что было актуально на данном этапе.
Мы долго не могли взять один дом царской постройки, который не удавалось сложить ни из минометов, ни танком, ни артиллерией. Дом был монолитом из красного дореволюционного кирпича и выглядел как Брестская крепость. Украинцы ловко простреливали из окон дорогу и перекресток и не давали нам продвинуться. «Горбунок» затащил крупнокалиберный пулемет на пятый этаж здания в километре от этого дома и стал подавлять огнем окна, не позволяя высунуться оттуда укропам. Пользуясь этим, бойцы штурмовой группы смогли закинуть в окна пару выстрелов термобара и взяли дом. Штурм каждой постройки приходилось продумывать, используя смекалку, фантазию и интуицию и вырабатывая, и сочиняя на ходу новые приемы. Свобода в достижении поставленных целей была коньком «Вагнера». Нашему командиру было безразлично, как мы выполним поставленную задачу.
— «Констебль», «Джунсон» «двести», — вышли на меня ребята из группы, в которой он был.
— Как погиб?
— Геройски. Ранили парня, он его полез вытаскивать и попал под огонь пулемета.
— Жаль старого, — сказал я.
И подумал: «Вина искуплена. Царствие небесное тебе, Джунсон. Человек без имени, сидевший по сто пятой статье УК РФ».
Целый день мы не могли добраться до его тела. Он лежал на простреливаемом участке дороги, и вытаскивать его сейчас означало рисковать жизнью бойцов. Из окна моей позиции было видно его тело, лежащее на дороге лицом вниз. Я смотрел на него и размышлял о его судьбе: о том, как он прожил и на что потратил свою жизнь, чтобы умереть в пятьдесят семь лет на улице Бахмута. Единственная утешительная, хоть и циничная, мысль, которая ко мне пришла, была мысль о его дочери, которая росла с осознанием, что ее отец постоянно сидит. Теперь ей выплатят пять миллионов, причитающихся за его смерть. Наверное, в его случае это было самое лучшее, что он мог для нее сделать, как бы цинично бы это ни звучало.
Ранним утром, когда еще не совсем рассвело, один из бойцов подполз к нему и застегнул карабин на бронике. Через полчаса мы подтянули его к забору и забрали на «Аид» к другим душам, которые ждали эвакуации домой и на общее кладбище ЧВК «Вагнер».
Утром, под песню Вики Цыганковой, группы пошли штурмовать дальше. «Горбунок» при штурме одного из домов нашел огромную колонку и усилитель. Он приспособил ее для оказания психологического давления на противника: записал речь с обращением к украинским военным и пускал ее на всей громкости в эфир, а после нее ставил песню про музыкантов.
— Украинские солдаты! — зазвучал его голос. — Ваши жизни нужны вашим семьям. Родителям, женам и вашим детям. Сдавайтесь и вам сохранят жизнь! Вам незачем умирать за интересы американцев и наркомана «Зелю»! Вы не рабы Европы и США! Вы не пушечное мясо! Тем, кто сложит оружие, мы даем свое слово и гарантируем жизнь. Тем, кто его не сложит, мы гарантируем быструю и неминуемую смерть. У вас есть выбор.