Штурм и буря

– Я даже в себе сомневаюсь. Никогда не видел, чтобы кто-то умел так располагать к себе всех вокруг. Уверен, ему бы поклялись в верности даже скалы с деревьями.

Я засмеялась и запрокинула голову назад, чувствуя, как лучи солнца греют кожу, проникая сквозь сплетенные в вышине ветви. Затем прикоснулась к чешуе морского хлыста, надежно спрятанной под рукавом. Пока мне хотелось держать второй усилитель в секрете. Гриши Николая поклялись хранить молчание, и мне оставалось только надеяться, что они умели держать язык за зубами.

Мои мысли занимала жар-птица. Какая-то часть моего сознания все еще не могла поверить в ее существование. Выглядит ли она как на страницах красной книжки, с бело-золотым окрасом перьев? Или их кончики полыхают огнем? И какое чудовище сможет пустить в нее стрелу?

Я отказалась забирать жизнь оленя, и из-за этого умерло бесчисленное количество людей: жители Новокрибирска, гриши и солдаты, которых я бросила на скифе Дарклинга. Мне вспомнились высокие стены церкви, покрытые именами погибших.

Олень Морозова. Русалье. Жар-птица. Легенды оживали перед моими глазами и сразу же умирали. Я помнила, как вздымались и опускались бока морского хлыста, с каким тихим свистом выходили из него последние глотки воздуха. Он был на волоске от смерти, и все равно я медлила.

«Я не хочу быть убийцей». Но, возможно, милосердие – не тот дар, который может себе позволить заклинательница Солнца. Я встряхнула головой. Сперва нужно найти жар-птицу. До тех пор все наши надежды ложились на плечи одного неблагонадежного принца.

* * *

На следующий день появились первые паломники. Выглядели они как обычные городские жители, ожидающие у дороги королевскую процессию, но носили нарукавные повязки и держали знамена с восходящим солнцем. Испачкавшись после долгих дней в дороге, они взваливали на себя мешки, набитые немногочисленным имуществом. Увидев меня в синем кафтане и с оленьим ошейником, люди кинулись к моей лошади, бормоча «Санкта, санкта» и пытаясь схватить меня за рукав или подол. Иногда они падали на колени, и мне приходилось осторожничать, чтобы моя кобылка их не затоптала.

Я думала, что привыкла к такому вниманию к своей персоне, и к тому, что меня хватают руками незнакомцы, но сейчас все воспринималось иначе. Мне не нравилось, что меня звали «святой», и в их взглядах читалось что-то хищное, что заставляло меня сильно нервничать.

Чем глубже мы заезжали в Равку, тем больше людей нас встречало. Они стекались со всех сторон: из городов, пригородов и портов. Толпились на деревенских площадях и вдоль Ви. Мужчины и женщины, старые и молодые. Некоторые шли пешком, другие ехали на ослах или притулившись на тележках с сеном. Где бы мы ни оказывались, они везде взывали ко мне.

Я была и Санктой-Алиной, и Алиной Праведной, и Лучом Милосердия. «Дщерь Керамзина – кричали они, – Дщерь Равки!» «Дщерь Каньона». Называли меня и «Душой Двух Столбов» – в честь долины, в которой приютился безымянный поселок, где я родилась. Я смутно помнила руины, давшие название долине – два скалистых столба по бокам от пыльной дороги. Апрат усердно занимался изысканиями о моем прошлом и выуживал подходящие детали, чтобы скроить биографию святой.

Ожидания, возложенные на меня паломниками, пугали. Они считали, что я пришла, чтобы освободить Равку от врагов, Тенистого Каньона, Дарклинга, нищеты, голода, мозолей на ногах, комаров и всего прочего, что приносило им страдания. Они молили меня о благословении и исцелении, но я могла только взывать к свету, махать ручкой и позволять им коснуться моей ладони. Все это было частью представления Николая.

Пилигримы приходили не только для того, чтобы повидать меня, но и чтобы последовать за мной. Они присоединились к королевской процессии, и их разномастная толпа разрасталась с каждым днем. Они плелись за нами из города в город, ночуя в полях, и молились на рассвете за мою безопасность и спасение Равки. Еще чуть-чуть и их количество превзойдет армию Николая.

– Это дело рук Апрата! – пожаловалась я Тамаре за ужином.

Нас поселили в придорожном домике. Через окна виднелись огни от костров паломников и доносились крестьянские песенки.

– Эти люди должны быть дома, должны возделывать поля и заботиться о своих детях, а не таскаться за какой-то лживой святой.

Тамара повозила по тарелке кусочек пережаренной картошки.

– Мама говорила, что способности гришей – это божественная сила.

– И ты ей верила?

– Объяснения получше у меня не нашлось.

Я отложила вилку.

– Тамара, у нас нет никакого божественного дара. Сила гриша – врожденная, как большие ноги или красивый голос.

– Так думают и шуханцы. Что это нечто осязаемое, спрятанное в твоем сердце или селезенке, что-то, что можно достать и распотрошить, – девушка посмотрела в окно на лагерь паломников. – Не думаю, что эти люди с ними согласны.

– Пожалуйста, только не говори, что тоже считаешь меня святой.

– Не важно, кто ты. Важно, что ты можешь сделать.

– Тамара…

– Эти люди полагают, что ты можешь спасти Равку. Очевидно, что ты тоже, иначе бы не ехала в Ос Альту.