Штурман

Ах ты, черт! Ну конечно же, как я мог забыть! Ведь Альберт, лежащий теперь в гробу, рассказывал мне об этом! Если бы я меньше витал в облаках и внимательнее относился к окружающим, то, несомненно, не испытал бы трудностей с опознанием вошедшего. Он ведь сказал тогда, что узнал того, кто сидел у гроба, но почему-то не пожелал назвать его имя! Безусловно, передо мной стоял сейчас сам Альберт Калинский, но не тот несчастный старик, что лежит в гробу, а молодой, полный любопытства и жажды приключений парнишка начала девяностых. Так что же, выходит, он смотрит сейчас на самого себя?!

««Надо же… так и есть!» – невольно вырвалось у меня, и я тут же вспомнил, что именно эти слова упоминал Альберт в своем предсмертном рассказе. Пораженный, я отвернулся и еще раз посмотрел на лежащего в гробу человека.

Тут стоящий на пороге комнаты парнишка дернулся назад и, гонимый внезапным страхом, метнулся к входной двери. Он явно хотел уйти, сбросить с неокрепших плеч тяжесть ситуации, и я не собирался ему мешать. Но в ту же секунду меня вдруг пронзила мысль, вернее идея, как я могу перехитрить гнусного профессора и спасти свое положение! Альберт рассказывал, что, войдя в квартиру из девяностых годов, он сумел в тот день беспрепятственно вернуться назад, а человек, сидевший у гроба, якобы погнался за ним!

Медлить было нельзя, и я, забыв обо всем, бросился вслед за убегающим парнем. За долю секунды до того, как дверь за ним захлопнулась, мне удалось вставить носок ботинка в стремительно сужающуюся щель и таким образом не позволить вратам в девяностые годы закрыться. Минутой позже я уже стоял посреди ночного двора, с каждой секундой убеждаясь, что расчет мой оказался верен и я действительно сумел покинуть злобные тридцатые. Мальчишку-Альберта я, разумеется, преследовать не стал, – у меня были другие дела и другие планы.

Часть четвертая Штурман

Глава 25 Почти дома

Эйфория, охватившая было меня при мысли о том, что я сумел-таки вернуться в знакомые мне времена, испарилась после того, как я проанализировал ситуацию, в которой оказался. Во-первых, это – все же не мое время, и где-то здесь обретается четырнадцатилетний мальчишка, носящий те же имя и фамилию, что и я, то есть я сам. При мысли о случайной встречи с самим собой мне почему-то стало страшно: что тогда произойдет? Не свернется ли привычный мир в трубочку и не исчезнет ли, возмущенный столь бесцеремонным искажением его законов? Или, быть может, эти две «части меня» объединяться тогда воедино, явив миру монстра? Я поежился и решил быть предельно осторожным и любым путем избежать этой встречи.

Во-вторых, у меня не было ни документов, ни жилья, ни даже смены одежды. Единственно, чем я обладал, была моя злосчастная сумка «Рибок», которую я, хвала Создателю, догадался захватить, покидая квартиру. Я быстро проверил ее содержимое: все было на месте, и даже носовой платок с золотым ломом никто не разворачивал, – завязанный мною узел я бы не спутал. Должно быть, Аглая и в самом деле недолюбливала своего мужа столь сильно, что не желала доставить ему даже мимолетного удовольствия, передав сумку «интервента». Иначе как объяснить тот факт, что она, тогда еще не зная меня и, более того, отдав меня на расправу милиции, все же припрятала мое барахло от посторонних глаз, тем самым спасая меня от несравненно более суровой участи?

И, наконец, в-третьих… Вспомнив об Аглае, я вдруг почувствовал угрызения совести. Мне стало тошно от того, что я совершил. Ведь я, по сути, просто бежал от нее, бежал от того чувства, что зародилось было у нас и, помимо того, бросил на нее похороны моего несчастного друга, которыми она вынуждена будет теперь заниматься сама. Я знаю, что она справится, – ведь видел же я на том мистическом кладбище иного мира могилку с надписью «От друга Галактиона и меня»! Никто, кроме моей Товарки, не мог установить там той плиты… Но представляю, что она подумает, когда проснется и не обнаружит меня у гроба Альберта! Какой же свиньей я буду выглядеть в ее глазах! О, черт! Зачем я поступил так подло с единственной запавшей мне в душу женщиной? Почему судьба, лишив меня на мгновение рассудка, отняла ее у меня?

Я стремглав бросился назад, вверх по лестнице, но лишь для того, чтобы убедиться, что сделанного не исправить: дверь в проклятую квартиру была заперта, а это значило, что портал не функционирует. Звонить я не стал, так как вовсе не жаждал видеть заспанные лица Елизаветы Александровны и Альбертовой матери и слушать угрозы милицией.

На душе было скверно, но я не стал, словно девица, заламывать руки и убиваться, решив пройтись по улицам ночного города и без спешки обдумать сложившееся положение и возможные пути выхода из него. Да и что мне оставалось делать?