Штурман

Засуетились, забегали по деревне староверы, забили тревогу. Спит, видать, еще Илья, раз не заметил из окна своего происходящего да не вышел разобраться. Однако, как ни стучали в его ворота крестьяне, как ни призывали его голосами зычными, не вышел к ним главный деревенский пройдоха, и Зинаида, жена его благоверная, не появилась на крыльце, словно вымерла усадьба. Кто-то вспомнил, что видел, как она с час назад ушла куда-то, но сказал об этом не очень-то уверенно. Гудик же вечно по окрестностям разъезжал с делами какими-то, так что ничего удивительного в его отсутствии не было. Пожимая плечами, люди стали расходиться, удивительная же девочка за все это время не шелохнулась и не произнесла ни слова. Да никто с ней, впрочем, и не заговаривал.

Когда суеверные зеваки уже вернулись в свои избы и заняли свои извечные посты наблюдения у крошечных, частично замерзших окошек, на улице появился еще один человек, единственный, которому совесть и доброе сердце не позволили равнодушно наблюдать страдания попавшего в беду маленького создания. Сломав собственный, еще свежий, страх, Яков Угрюмов приблизился к ребенку и, присев возле него на корточки, что-то тихо спросил. Девочка, похоже, ничего не ответила, лишь подняла на него глаза и переступила с ноги на ногу. Тогда Яков молча взял ее за руку и повел за собой к своей избе. Девочка не противилась, она, казалось, полностью доверилась этому деревенскому великану со шрамом на лице, словно знала его всю жизнь. После того, как обе фигуры скрылись в доме, на улице воцарилась прежняя тишина.

Часть вторая Сумасбродство

Глава 11 В ловушке

Полночи пролежал я с открытыми глазами, уставившись в давно не беленый потолок с угловатым, образованным неровностями покрытия, похожим на медведя пятном, знакомым мне с самого детства. Мои попытки уснуть ни к чему не привели, и в конце концов я махнул на них рукой, полностью отдавшись захватившим меня в полон мыслям о бренности существования, предрешенности жизненных поворотов и моей необычной судьбе, которая могла бы показаться увлекательным приключением, не будь она моей собственной.

Было душно. Августовские комары, предчувствуя свою скорую кончину, бесновались в луче проникающего с улицы фонарного света, время от времени посылая ко мне разведчиков, чтобы выяснить, не сплю ли я еще и не пришло ли время приняться за меня основательно. Их отвратительный писк у уха действовал на нервы, и я досадовал на мать, которая наверняка намеренно не закрыла вовремя окно, чтобы доставить мне неприятности. Внезапно обрывавшееся у лица жужжание свидетельствовало о том, что атака началась, и тогда я вынужден был в сердцах хлестать себя по щекам и шее, тщетно стараясь уничтожить маленького противного неприятеля.

Наконец, под утро, часов около четырех, разрозненные мои думы приобрели определенную форму и, словно части упрямой мозаики, сложились в решение. Если до этого мною и владели еще какие-то сомнения или даже неясные страхи, то теперь вдруг улетучились, оставив мне ясную голову и спокойную внутреннюю решимость. Даже после последнего разговора с профессором Райхелем я не был уверен, готов ли пуститься в эту авантюру, попахивающую сумасбродством, и вновь переступить порог квартиры, предыдущие посещения которой едва не свели меня с ума. Но, к несчастью, так устроен человек – несмотря на гордое слово «разумный», имеющееся в латинском обозначении его биологического вида, он из всех возможных вариантов поведения неизменно выбирает самый идиотский, заставляя усомниться даже в наличии у него инстинкта самосохранения, а самая опасная черта его натуры – любопытство, подгоняет его при этом пинками под зад и зудит в ушах хуже сварливой жены, не давая продыху. Вот и я, не став исключением, убедил себя в собственной исключительности и, вместе с тем, важности намеченной миссии. Впрочем, насколько она была важна, судить вам – я лишь расскажу по порядку о том, что произошло и постараюсь сделать это спокойно.

Всю ночь я не спал, возбужденный предстоящим приключением, и в начале седьмого часа, дождавшись, пока мало-мальски рассветет, уже подходил к знакомому с детства дому. Уже издали я обратил внимание на полуразрушенное здание бывшего «Дворца пионеров», в чьих комнатах гнездились теперь вороны, имевшие туда свободный доступ сквозь черные оконные проемы с торчащими остатками выбитых стекол, и вновь вспомнил детство. Тогда эти окна светились, из открытых форточек доносился смех и режущие ухо звуки горна, а лужайка у крыльца с колоннами пестрела от детворы в непременных красных пилотках. Пилотки эти, вкупе с изображающими костер эмблемами на рукавах рубашек, были символом царившей тогда эпохи и говорили о профиле разместившегося в здании учреждения. Сейчас все это в прошлом – никаких детей здесь нет, штукатурка со стен осыпалась, а надпись на криво прибитой фанере, привязанной проволокой к погнутым прутьям сломанной железной калитки сообщает несведущим, что здание принадлежит некому ООО «Смак» и соваться на территорию чревато дикими ужасами.