Штурман

Неожиданная мысль смутила меня: а что, если время здесь шло так же, как и в моей жизни, и я попал не в тридцатые, а в конец пятидесятых годов? Что я тогда должен делать и где искать следы интересующих меня загадок? Я еще раз окинул взглядом стены, ища знакомый мне портрет усатого вождя, но не нашел его. Не нашел даже гвоздя, на котором он висел – огромное зеркало наполовину закрывало собой то место на стене.

Все ясно. Разумеется, трагедия, разыгравшаяся здесь когда-то, давно забылась, и живущие здесь люди – по всей видимости, не очень опрятные – никакого отношения к событиям тех дней не имеют. Что до портрета, то, надо полагать, Двадцатый Съезд уже давно позади, культ личности Отца Народов разоблачен и авторитеты поменялись. Хрущов же, насколько я знаю, не преследовал граждан за отсутствие прижизненных себе памятников в их квартирах.

Мысль о том, что теперь я смогу спокойно вернуться назад, не будучи ни трусом, ни неудачником, и жить дальше своей жизнью, согрела меня, ибо несмотря на то, что я сам, по собственному почину сунул голову в это сомнительное приключение, чувствовал я себя не совсем уверенно.

Однако же, прежде чем отодвинуть собачку замка и покинуть логово моих детских кошмаров, я решил поддаться любопытству и осмотреть всю квартиру, которая, судя по царившей здесь тишине, была в этот час пуста. Конечно, кто-то мог просто спать и не храпеть при этом, но и тогда опасность попасться была минимальной.

Как можно догадаться, начал я с ванной комнаты, окрашенная в бежевый цвет дверь которой притягивала меня с того самого момента, как я переступил порог квартиры. Я знаю, что это звучит несколько странно, если принять во внимание, что люди обычно стараются избегать тех мест, где им пришлось пережить столь неприятные моменты – однако я всегда отличался перевернутым мышлением и всякая логика применительно ко мне была неуместна.

Я зажег свет и осмотрел помещение. Ничего примечательного там на этот раз не оказалось: чистые ванна и раковина, свежеокрашенные стены и так же мало предметов личного пользования, как и в прихожей. Возможно, мое первоначальное мнение об аккуратности хозяев было несколько поспешным, и люди просто совсем недавно въехали. Освежив в памяти реальность, я пришел к выводу, что ничего удивительного в отсутствии автоматической стиральной машинки и электрического титана тоже нет. Вместо последнего на меня открытым своим зевом смотрела топка, а лежащий рядом с ней горкой уголь указывал на то, что декоративной она не была. Неожиданно мне вспомнился давнишний рассказ Альберта о том, что при переезде в эту квартиру первым делом пришлось ломать старое сооружение для нагрева воды, находившееся здесь с самой постройки дома и утратившее свою функцию при вводе в эксплуатацию парового отопления. Я не знал, что имел в виду мой друг, но, похоже, речь шла именно об этом «сооружении», представшим сейчас передо мной в своем первозданном виде. Ну да Бог с ней, с топкой! Интересно было другое: поменяли ли новые жильцы ванну, или это – та самая, которую я видел когда-то наполненной кровавой водой, с торчащими из нее ногами? Наверное, та самая, так как «резвость» советских сантехников помнит еще даже мое поколение.

Не обнаружив в ванной комнате ничего интересного, я переключил свое внимание на находящуюся справа от входной двери маленькую комнату, которой суждено в будущем стать спальней Елизаветы Александровны – Альбертовой бабушки. Именно из этой комнаты выбежал когда-то мне навстречу маленький мальчик – Егор, не подозревавший тогда, что потерял мать и смотревший на меня так удивленно и растерянно. Интересно, какая судьба ему досталась? Какой рок мог в те годы постичь ребенка, чей отец был арестован по политическим мотивам, а мать зверски убита борцами за народное счастье? Достались ли и ему хоть крохи того самого счастья?

В комнате находились кровать, заправленная зеленым лохматым покрывалом, стол с бюро и секретером да стул перед ним, придвинутый к столешнице почему-то спинкой. Голые доски пола казались недавно уложенными, а отсутствие всяких украшений и элементарного уюта вновь привели меня к мысли, что квартира еще не обжита. На столе лежали какие-то бумаги, но шпионить в мои планы не входило, и я не стал к ним приближаться.