Штурман

Несколькими часами раньше я, к моему стыду, не сдержал данное мною деду Архипу обещание и все же попытался прочесть записку, которую должен был, не читая, отдать некому Якову Угрюмову, после того как отыщу его в деревне. Однако, едва я развернул лист грубой желтой бумаги и прочел первые строки послания, жгучий стыд жидким свинцом потянул к земле мою бессовестную голову, заставив пылать щеки, нос и уши. Листок оказался двойным, склеенным, и на верхнем, доступном для меня, значилось: «Если будешь и впредь подводить людей, которые доверились тебе, Галактион, и изменять собственному слову, то не жди ничего хорошего в жизни, ибо она поставит тебя на колени. Теперь можешь разъединить листы и прочесть мое письмо к Якову, – в нем ничего секретного нет».

Злясь на пройдоху-Архипа и еще больше на себя самого, я так и поступил. Ничего интересного или познавательного я на внутреннем листе бумаги, однако же, не нашел – он весь был испещрен какими-то витиеватыми узорами, напоминающими шумерскую клинопись и расположенными, на первый взгляд, безо всякого порядка. Повертев «письмо» в руках, я понял, что старый прохиндей вновь одурачил меня, но не стал обижаться и бережно сложил лист, представляя себе выражение лица таежника, которому придется это читать. Мне мало верилось, что кто-нибудь знает толк в закорючках, кружочках и черточках, нанесенных на бумагу лукавым писакой.

Мне повезло – возница, собирающийся заночевать у кого-то из своих знакомых в деревне, спросил меня, к кому именно я еду и, получив ответ, заявил, что отлично знает и самого Якова, и его дом, который он мне с удовольствием укажет, если я поделюсь с ним остатками спирта, бутылку с которым он разглядел у меня под фуфайкой. Я сказал, что отдам ему все, что осталось, только бы побыстрее закончить измотавшее меня путешествие. Обрадованный мужик снова встал во весь рост и, гаркнув, принудил лошадей бежать быстрее – у него, должно быть, и в самом деле «горели колосники», а я лишний раз убедился, что водка – валюта куда более надежная, чем советские «деньги».

– А кто ты ему, Якову-то? – крикнул он через плечо, стараясь переорать стук копыт и громыхание телеги, – сродственник али свойственник?

– Ни то, ни другое! – заорал я в ответ, – дело у меня к нему, вот и…

– Первый раз здесь? Дома-то не знаешь!

– Первый раз! Но, наверно, надолго…

– Надолго? К Якову? Не болтай ерунды! Гришка Суконников говорил, у него и десяти минут никто не задерживается, – не любитель гостей хозяин-то! Как глянет из-под бровей да насупится, так и смотреть-то на него неохота. Или не веришь Гришке?

Судя по всему, этот Гришка Суконников являлся для возницы первейшим авторитетом, и усомниться в его слове значило проявить вопиющее неуважение.

– Гришка говорит, потому и дочки-то разлетелись из дома угрюмовского кто куда – чтобы папашу лишний раз не видеть да кровь себе не портить. И глаз не кажут, о как! А младшая-то у него, Гришка сказал, очень даже! Гришка даже думал, что…

Я так и не узнал, что же там думал всезнающий Гришка, потому что повозка угодила в яму, левое переднее колесо, недавно отремонтированное, внезапно провалилось вниз, и Гришкин друг-возница кувырнулся с телеги во тьму, словно и не было ни его самого, ни его речей. Лошади заржали и остановились, а несколькими секундами позже откуда-то из-под повозки донеслась выразительная хмельная ругань, свидетельствующая о том, что с кучером особой беды не случилось.

Человек, вышедший на мой стук на крыльцо, отрывисто поинтересовался:

– Чего тебе? Кто таков?

Не скажу, что я рассчитывал на радушный прием с цветами и шампанским, но от звука его голоса мне и вовсе стало не по себе, и первым моим побуждением было тихонько отойти от ворот и исчезнуть в темноте ночи, избежав тем самым необходимости отвечать. Однако уже через секунду я взял себя в руки и, устыдившись своей слабости, крикнул:

– Из города я! С письмом к вам.

«С каким письмом, прости Господи? – тут же осадил я себя, – когда этот парень увидит такое «письмо», то не только вышвырнет меня из деревни, но и будет гнать до самого города!»

– Чего ты мне голову морочишь? Какое еще письмо?

– Обыкновенно письмо, на бумаге. Непонятное, правда, но Вы, наверно, разберетесь, что к чему.

Человек на высоком крыльце ничего не ответил, повисло молчание. Выждав несколько секунд, я добавил:

– Дед Архип послал меня к Вам. Я, конечно, не должен был читать это письмо, но ведь все равно ничего не понял и…

«Что за чушь я несу, Бог мой? Причем тут это? Сейчас он точно швырнет в меня чем-нибудь»

– Архип?

Дверь наверху захлопнулась, но, не успел я удивиться, открылась снова и мужик неспешно спустился по деревянным ступеням крыльца, стуча сапогами, которые, должно быть, и натягивал во время этой паузы.

– Где твое письмо? Давай его сюда!