Штурман

За всеми этими разговорами и непритязательными развлечениями я не забывал, однако же, о цели моего появления в Николопетровке. В последствии оказалось, что провидение ставило передо мною и другие задачи, приведя меня в эту деревню, но в то время моей единственной потребностью, помимо физиологических, было вернуться домой, разумеется, разыскав перед тем если не самого Альберта, то хотя бы его следы. Архип намекнул мне, что, возможно, сумеет помочь мне в этом, но время шло, а от него не было никакой весточки. Может ли быть, что добрый старик забыл обо мне?

Из разговоров с Архипом и истории с написанным клинописью посланием мне было ясно, что Яков Угрюмов, чьим квартирантом в силу обстоятельств я сейчас являлся, не совсем тот, за кого выдает себя. Возможно даже, что его жена, прожившая с ним многие годы, не догадывается об истинном положении вещей, то есть о том, что супруг ее – на самом деле член команды исследователей, прибывшей из чужого, параллельного нашему, мира, лелеющий надежду дождаться того часа, когда вся группа снова будет в сборе и загадочный Штурман, затаившийся где-то, уведет ее назад. В задумчивом, часто отстраненном взгляде Якова я ловил порой тоску и ностальгию; он мог подолгу сидеть, устремив взор в одну точку и словно отключившись от внешнего мира. Чего он ждал? Сигнала? Знака от своих товарищей по несчастью? Он, вынужденный многие годы таиться в чуждом ему окружении и делать вид, что все в порядке, на самом деле никогда не мог назвать ни Николопетровку, ни густую, первозданную тайгу, окружающую деревню, ни сам этот мир своим домом. Окружающие люди приписывали его суровую молчаливость и нелюдимость неудачным особенностям его характера и объясняли его недружелюбие нелюбовью к людям вообще, что было прискорбно, так как я, зная предысторию и беду этого человека, мог бы поручиться, что это не так. Но самого Якова все это, похоже, мало интересовало. Он жил своей странной жизнью, приспосабливался к претившим ему качествам окружающих людей и, казалось, смирился со своей участью затерянного на чужбине отшельника, поскольку, несмотря на наличие жены и дочерей, был одиноким.

Как-то, с любопытством изучая настоящую крестьянскую избу, я заметил в восточной ее стене небольшую дырку, плотно заткнутую затвердевшим пучком ветоши. Судя по всему, затычку давно не вынимали из отверстия, так что она почти вросла в него, не очень-то и бросаясь в глаза. Я слышал о существовавшей когда-то секте дырников, использующих в зимнее время для молитв не иконы, которые после церковной реформы патриарха Никона считались нечистыми, а такое вот отверстие в стене, поскольку молиться на улице, учитывая сибирские морозы, было бы довольно проблематично, а обращаться к Господу через стену – греховно. Заинтригованный, я спросил хозяина, та ли это знаменитая дырка, о которой я думаю. Помолчав, Яков с неохотой ответил, что я не ошибся.

«Но вы-то, как я вижу, отошли от этого верования, – дырка-то не используется…» – продолжал упорствовать я в своем любопытстве.

Еще раз стерпев мою навязчивость, Угрюмов дал мне исчерпывающее разъяснение:

«Мы, Галактион, не религиозны. У нас, как ты, наверное, догадываешься, иное видение божественной сущности… А дырку пробил я лишь для того, чтобы отвязаться от некоего разбойника – Гудика, желающего все тут огнем пожечь да на темноте людской нагреться. Насел он на нас тогда да в безбожии обвинять взялся. А время стояло такое, что опаснее того ничего не было, как безбожником прослыть. Крестьяне – темное стадо, но вилы в руках держать да огнем пользоваться умеют. Тут-то и пришлось нам с Кирой дырниками стать. Вот и весь мой сказ тебе».

«Как? Разве Кира Прокловна из… вашей группы? Я думал, там только мужчины были!» – не удержался я от очередного проявления любопытства. Однако на сей раз это не прошло, ибо Яков был сыт моей бесцеремонностью:

«Хватит рассуждать! На твои вопли вся тайга сбежаться может. Скромность и терпение – великое богатство, Галактион, не забывай об этом!»

Помня о наказе деда Архипа, да и сам будучи человеком совестливым, я предложил приютившим меня людям свою помощь в хозяйстве и, не дожидаясь особых указаний, взял вилы и направился в стайки, где всегда имелась работа. Таким образом, я не дал повода ворчливой Кире Прокловне окрестить меня лодырем, да и сам чувствовал себя лучше, зная, что отрабатываю свой кусок хлеба. В августе работы в деревне много и я радовался, что могу быть полезным. В свободное время я развлекался беседами с хозяйкой или шастал по тайге с ружьецом, которым меня снабдил Яков, не забредая, однако же, далеко, так как, несмотря на приобретенные мною здесь навыки, до истинного таежника мне было еще далеко.