Читаем 'Штурмфогель' без свастики полностью

- Это встреча или прощание? - спросил Вайдеман.

Эрика освободилась от объятий и вопросительно посмотрела на Вайдемана.

- Встреча, Альберт, - сказал Пихт.

- Альберт, почему вы всегда так зло шутите? - Эрика отошла к буфету и сердито зазвенела чашками.

- Тогда пора прощаться, - посмотрел на часы Вайдеман, пропустив мимо ушей слова Эрики..

- Что это значит, Пауль?

- Через три часа мы улетаем на фронт.

- На фронт?

Пихт кивнул:

- На русский фронт.

- Надолго?

- Не знаю. Постараюсь вернуться, как только мы победим.

- Не волнуйтесь, фрейлейн. - Вайдеман сам достал из буфета коньяк и наполнил рюмки. - Выпьем за наши победы в русском небе!

- Ты вылетаешь на новом "фоккере", кажется? - спросил Пихт.

- Да. Я должен оценить его боевые качества и прислать фирме обстоятельный отчет. В дверь позвонили.

- Это, наверное, Зейц, - шепнула Эрика и выбежала в переднюю.

Оберштурмфюрер сухо поздоровался с летчиками и сел за стол.

- Какой ты стал важный, Вальтер, - толкнул его локтем Вайдеман.

- Дел много... - односложно ответил Зейц. - А вы на фронт? Прощальный ужин?

- Как видишь...

Зейц поднял рюмку:

- Не дай бог попасть вам в плен.

- А мы не собираемся попадать в плен к русским, - засмеялся Пихт и снова обнял Эрику. - Надеюсь, невеста меня подождет?

Эрика покраснела и опустила голову.

- Как здоровье Коссовски? - вдруг серьезно спросил Пихт и в упор посмотрел на Зейца. Тот нервно зажал рюмку.

- Поправляется, кажется. Я дважды навещал его...

- Ну, бог с ним, передай ему наши пожелания. - Пихт допил рюмку и встал, окинув взглядом, словно в последний раз, уютную гостиную Эрики.

- 2

Колючие метели носились по огромной русской степи. Обмороженные техники в куртках из искусственной кожи возились по ночам у моторов, едва успевая готовить машины к полетам. "Ме-109" не выдерживали морозов. Моторы запускались трудно, работали неустойчиво, в радиаторах замерзало масло. Прожекторы скользили по заснеженным стоянкам, освещая скорчившихся часовых, бетонные землянки, вокруг которых кучами громоздились ржавые консервные банки, картофельная шелуха и пустые бутылки от шнапса. Только в дотах и можно было обогреться.

- Ну и погода, черт возьми! - ругался лейтенант Шмидт. - Если я протяну здесь месяц, то закажу молебен.

- Перестань ныть, - мрачно отозвался Вайдеман. - Мы здесь живем, как боги. Посмотрел бы, в каких условиях находятся армейские летчики...

- Я не хочу, чтобы в этой земле замерзали мои кости! - взорвался Шмидт. - Я не хочу, чтобы о нас в газетах писали напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой!

- Ты офицер, Шмидт! - прикрикнул Вайдеман.

- К черту офицера! Неужели вы не понимаете, что мы в безнадежном положении? Наши дивизии все равно пропадут, и отчаянные наши попытки пробиться к ним стоят в день десятков самолетов. Я не трус... Но мне обидно, что самую большую храбрость я проявляю в абсолютно бессмысленном деле.

- Фюрер обещал спасти армию, - сказал Пихт.

Летчики замолчали и оглянулись на Пихта, который сидел перед электрической печью в меховой шинели и грел руки.

- Из этой преисподней никому не выбраться, - нарушил молчание фельдфебель Эйспер. - Позавчера мы потеряли семерых, вчера - Привина, Штефера. Сегодня на рассвете - Нинбурга...

- Это потому, что у нас плохие летчики. - Вайдеман бросил в кружку с кипятком кусок шоколада и стал давить его ложкой. - Такие нюни, как Шмидт...

- Черта с два, я уже сбил двух русских!

- А они за это время четырнадцать наших.

- У них особая тактика. Видели, как вчера зажали Пихта?

- Какая там особая! Просто жилы покрепче.

Вайдеман отхлебнул чай и поморщился:

- В бою надо всем держаться вместе и не рассыпаться. Русские хитро делают: двое хвосты подставляют, наши бросаются в погоню, как глупые гончие, а в это время их атакует сверху другая пара.

- Но и мы так деремся!

- Завтра кто нарушит строй, отдам под суд, - не обращая внимания на Шмидта, сказал Вайдеман.

...На рассвете техники стали заливать в моторы "мессершмиттов" антифриз {Антифриз - жидкость, не замерзающая при низких температурах}. Пихт побежал к своему самолету. Обросший, с коростами на щеках и носу, фельдфебель Гехорсман копался в моторе "фокке-вульфа".

- Что не весел, Карл? - спросил Пихт. Гехорсман стянул перчатку и показал окровавленные пальцы:

- Я не выдержу этого ада.

- Вот коньяк, выпей - будет легче. - Пихт протянул ему фляжку.

- Слушайте, господин капитан, - проговорил Гехорсман тихо. - Смотрю я на вас, вы не такой, как все.

- Это почему же?

- Да уж поверьте мне. Если бы все были такие, как вы, Германия не опаскудилась бы, боль им в печень!

- Брось, Карл, - похлопал его по плечу Пихт. - Самолет готов?

- Готов.

- Когда-нибудь ты все поймешь, - многозначительно произнес Пихт. - Я могу рассчитывать на тебя?

- Как на самого себя!

- Хорошо, Карл. А теперь давай парашют. Гехорсман помог Пихту натянуть на меховой комбинезон парашют и подтолкнул летчика к крылу:

- Только берегитесь. Русские когда-нибудь посшибают вас всех.

Из землянок выходили другие летчики и медленно брели к своим машинам.

- Ты знал Эриха Хайдте? - вдруг спросил Пихт.

- Знал, - помедлив, ответил Гехорсман.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза