Штурмовая группа. Взять Берлин!

Оставалась и трофейная еда. Бутылки с ромом Грач приказал переколотить, оставив лишь красное вино и спирт для тяжелораненых. Бойцы матерились от возмущения, глядя на растекающуюся лужу.

— Сколько добра перевел!

— Что мы, норму не знаем?

— Не знаете, — шевелил желваками Савелий. — Мы как крысы в капкане. Трезвые дадим отпор, а нахлебаетесь, пропадете из-за собственной дури. Всем чистить оружие!

Если оценить обстановку простыми словами, то штурмовая группа капитана Василия Ольхова завязла, разрозненная на три части вокруг немецкого узла обороны. И продолжаться такое долго не могло.

Или найдет выход сам Ольхов, или добьют его группу немцы. Существовал и третий вариант. Дивизия, продвигающаяся вперед, догонит развалившуюся группу Ольхова и всей своей массой проломит оборону. Но это станет поражением капитана. Значит, напрасно гибли его люди, застыли на дороге обгорелые машины с мертвыми экипажами.

Василий Ольхов был призван в армию в тридцать седьмом году. В том самом, когда в стране шли громкие процессы над «врагами народа», были арестованы, расстреляны или отправлены в лагеря многие известные на всю страну крупные военачальники.

Родом из волжского села Старица, что в ста тридцати километрах ниже Сталинграда (считай, земляки с Савелием Грачом), он закончил семь классов.

Работал в колхозе, даже успел окончить первый курс сельхозтехникума.

Попал в артиллерию, а через год, как грамотный и добросовестный боец, был направлен в Саратовское пехотно-пулеметное училище. Хотел в артиллерийское, но там людей уже набрали.

Окончил училище в сороковом году, служил под Бобруйском, и первый свой бой принял в начале августа. В сорок первом — сорок втором прошел полный курс «молодого командира». Дважды попадал в окружение, выходил из него, снова стоял в обороне и даже наступал. Хоть и служил на совесть, не прячась за чужие спины, но военная судьба складывалась не слишком удачно.

В начале сорок второго был назначен командиром роты, но после неудачной Харьковской операции едва выбрался из «котла» под Барвенковским выступом. Из роты уцелели несколько человек, а к своим вышли аж на Дону.

В особом отделе долго допытывались, почему так долго выходил из окружения (может, в тылу отсидеться хотел?), а затем снова направили на передовую, понизив с ротного командира до взводного.

С семьей тоже получилось неладно. Жена с годовалым сыном осталась в оккупации. В сорок четвертом вышла снова замуж, посчитав, что Василий погиб. Ольхов выбил короткий отпуск, встретился с женой. Лучше бы не встречался.

Узнал, что сын умер от простуды еще два года назад, а она ждет ребенка от нового мужа.

— Не вини меня, Вася, — только и сказала она. — Всё война виновата. Уезжай, не трави ни мне, ни себе душу.

В семье Ольховых, что жила в Старице, за это время умерла младшая сестренка Василия, два двоюродных брата и почти все друзья-товарищи, призванные в сорок первом.

Высоко Василия не двигали, хотя комбат ценил его. С сорок третьего снова командовал ротой, был награжден двумя орденами. Все собирались поставить комбатом, но почему-то в штабе на должность не утверждали. Возможно, не забывали, что дважды попадал в окружение. То есть находился на оккупированной территории, что являлось пятном на военной биографии. И вот сейчас, получив ответственное задание, возглавил штурмовую группу, неплохо начал, но пошло все наперекосяк. Перебирая в сложившейся ситуации возможные варианты, Ольхов понемногу подходил к решению, которое подсказывал ему военный опыт.

Его заставили лезть напролом. Группа понесла большие потери, разрознена. Настрой у людей подавленный, но воевать придется с любым настроем.

Уцелела часть бронетехники, а в башне, на краю немецкого укрепления, засел надежный и решительный командир Савелий Грач. И судя по всему, легко его не выковырнут. Пытались выбить взвод на рассвете, но лейтенант со своими людьми атаку отбил, даже вывел из строя штурмовое орудие.

Вернулись разведчики, которых Ольхов посылал осмотреть подходы к немецкому узлу обороны. Есть дорога, точнее каменистая колея, по которой можно пустить единственный оставшийся танк и самоходку. Не теряя времени вместе с Юрием Милушкиным съездил на мотоцикле, осмотрел подходы.

Лейтенант-самоходчик долго всматривался в укрепления. Шевелил губами, рассчитывая расстояние, что-то прикидывал. В свое время Ольхов и сам учился на артиллериста. Правда, пушки были другие. Служил он в расчете старой «трехдюймовки» образца 1902 года. Деревянные тележные колеса, обшитые железным обручем, простенький прицел, изношенный за две войны ствол с массивным откатником.

Но «старушка» в трудном сорок первом году свои обязанности исполняла неплохо. Фугасные и бронебойные снаряды проламывали броню немецких танков. Которые хоть и наводили страх своими хорошо продуманными ударами, но горели тоже неплохо.

На самоходке «СУ-76», и особенно на танке «Т-34-85» орудия куда мощнее. Но стрелять придется, без малого, с двух километров. Великовато расстояние. Больше шума, чем толку.

— У тебя сколько снарядов в наличии, — спросил Милушкина капитан.