Штурмовая группа. Взять Берлин!

На эти отрывочные слова ушли последние силы. Тело вздрогнуло, пальцы мелко подергивались. Лицо у всех на глазах за считаные минуты приобрело меловой оттенок. Кто-то приложил ухо к груди, послушал и осторожно прикрыл веки.

Повисло давящее молчание. Большинство из тех, кто сидел в воронке, видели смерть часто. Но эта отразилась на лицах особенно болезненно. Война ведь, считай, последние дни доживает, а люди продолжают гибнуть, и неизвестно, кто уцелеет из этой небольшой кучки.

— Жену звал, — прервал молчание Матвей Шмаре в, давний товарищ сержанта. — А она год как умерла. Застудилась, когда мост через Донец восстанавливали. Трое детей остались, если выжили.

Гулко ахнуло тяжелое противотанковое орудие, потом еще и еще. На полных оборотах заработал двигатель одной из «тридцатьчетверок». Видимо, танкисты спешно меняли позиции.

Петр Шевченко понял — медлить дальше нельзя. Люди расслабляются, теряют решительность. Никто не хочет умирать в последние дни войны. Но вылезать под пули придется.

Он послал одного из саперов к отделению пехотинцев. Сам разгреб бруствер воронки, высматривал путь к доту, до которого оставалось метров сто с небольшим.

Впереди открытое место, если не считать подстриженного кустарника. Он шел густыми закругленными рядами. Садовник вывел какой-то замысловатый узор с дорожками между рядами. Листья были довольно еще мелкие, но сами кусты довольно плотные, с метр высотой.

Рядом пристроился Матвей Шмарев. Перебрасывались короткими фразами, выбирая наиболее оптимальный путь к доту. Метров сорок можно проползти под прикрытием кустарника, затем спуститься к небольшому пруду, но это уже будет крюк.

— Там пулеметный окоп, — шепнул Матвей. — Можно было бы рывком к доту приблизиться, но пулеметчики не дадут. Никогда не думал, что так тяжко войну заканчивать. Мысли уже о доме, а тут дот взрывать надо, и пулемет за тобой охотится.

В этот момент выпустила очередной снаряд «тридцатьчетверка» лейтенанта Павла Ускова, которому было приказано прикрывать саперов. Фугас рванул у бетонного основания, охранение мгновенно нырнуло в траншею. Их не было видно минуты три, затем осторожно высунулась массивная каска.

— Фри минуты у нас в запасе будет, — сказал Шевченко.

— Если танк продолжит стрельбу. Снаряды, наверное, кончаются. Редко бьет.

— Ну и нам волынку тянуть ни к чему. Давай готовиться.

Прибежал посыльный и сержант от пехотинцев. Шевченко объяснил сержанту задачу:

— Мы через кусты поползем. Когда танк снова выстрелит, сделаем быстрый рывок к доту. Уничтожим пулеметы и охранение, а вы бегом к нам на поддержку.

— Ясно, — кивнул сержант. — Только в задней части дота еще одна амбразура имеется. Под огонь угодим.

— Надо прикончить дот, пока танкисты ведут огонь. Без их помощи все поляжем.

— Нам высунуться не дают. У меня двое раненых.

— Приказ понял? — набычился Шевченко.

— Так точно.

— Тогда действуй.

По извилистым дорожкам среди кустов проползли благополучно. Затем перекатились под откос мелкого, словно игрушечного, пруда. Ползли по влажной земле, местами проваливаясь в жижу.

Зазвенела, набирая высоту, мина, затем понеслась вниз. Кто-то из молодых ахнул. Лишь бы не вскочил с перепугу. Но парень сдержал себя, а мина упала в пруд, подняв фонтан ила и воды.

Расстояние до бетонной коробки не превышало семидесяти метров. Танк лейтенанта Ускова пока молчал. Зато, словно предупреждая, дал одну и вторую очередь «МГ-42». Скорострельность — двадцать пуль в секунду. Все отделение смахнет, как косой.

Из небольшой дверцы, прорезанной в задних металлических воротах, вышел артиллерист. Огляделся по сторонам, помочился и снова нырнул в дот. «Тридцатьчетверка» по-прежнему молчала. Отделение напряженно ожидало команды Шевченко. В любой момент их могли заметить. Закашляется кто-то из бойцов, или выглянет из траншеи немец и внимательно осмотрит берег пруда. Девять человек с такого расстояния можно даже почувствовать. На войне у людей обостряются многие чувства. Просыпаются инстинкты, когда в спину тебе смотрит враг.

И действительно, из траншеи приподнялся солдат в каске и серой камуфляжной куртке. Он смотрел в сторону пруда. Рядом с ним пулеметчик держал наготове свой «МГ-42». Солдат привстал еще немного, и Петр Шевченко отчетливо услышал, как тихо, одними губами, шептал сжавшийся от напряжения молодой сапер рядом с ним:

— Господи, пронеси…

Младший лейтенант понимал, что нервы у людей на пределе. Кто-то может не выдержать и открыть огонь, другой швырнет гранату, хотя семьдесят метров, расстояние слишком большое. «Тридцатьчетверка» наконец выстрелила из своего орудия.

На этот раз бронебойным снарядом. Фугасные, наверно, подходили к концу. Болванка ударила в верхушку дота и с воем ушла рикошетом вверх.

В траншее находились пять-шесть немцев. Кто-то нырнул на дно, остальные пригнулись, а пулеметчик, задрав голову, провожал глазами полет бронебойной болванки.

— Всем огонь!