Штурмовая группа. Взять Берлин!

Когда перешагивал разорванное тело, болезненно сморщился и, вздохнув, полез по железным скобам, ведущим к узкой вытяжной трубе. Другого выхода из затянувшейся ситуации не оставалось. Шевченко мог приказать сделать это огнеметчику и не соваться под пули.

Но ситуация складывалась хуже некуда, а дот оказался крепким орешком. Еще не вступив толком в Берлин, штурмовая группа несла потери и споткнулась у первого же укрепления. Вокруг бункера, судя по стрельбе, дела обстояли не лучше. Возле дота лежали тела убитых бойцов, а гарнизон бетонного мешка наверняка готовил изнутри встречный удар.

Бак с горючей смесью, баллон со сжатым воздухом, надетые второпях, оттягивали спину, сам огнемет, похожий на детское ружье, задевал за перекладины.

Из бункера его заметили и открыли пулеметный огонь. Бойцы, прикрывая своего командира, дружно стреляли по вспышкам пулемета из карабинов и автоматов.

Однако пулеметчики продолжали сыпать очереди. Пули выбивали искры из бетона, одна ударила о скобу и, сплющенная, с жужжанием пролетела возле головы. Только не в бак с горючей смесью! Петр Шевченко не раз видел горевших заживо, это было жуткое зрелище.

Солдаты крайне неохотно шли в огнеметчики. Лучше уж воевать простым бойцом в стрелковой роте, где в лобовых атаках гибнут люди без счета. По крайней мере, от пуль, а не сгорают заживо.

Шевченко добрался до верха вытяжной трубы. Она была прикрыта железной крышкой, а щель оказалась слишком узкой для дула огнемета. Младший лейтенант понял, что скорее сгорит сам, чем выполнит задуманное.

Шевченко распластался на крыше, оглядываясь по сторонам. Пули летели гуще, щелкали, высекая искры. Разрывные хлопали, вспыхивали крошечными огоньками. У младшего лейтенанта имелись при себе две «лимонки» и пистолет. Но перебить взрывом трубу он тоже не мог — осколки изрешетили бы его.

Он прополз метра три по крыше. Тротил, взорвавшийся от детонации, все же вогнул дверь снизу, а вверху образовалась щель. Узкая, в которую нелегко попасть, а часть горящей жидкости брызнет во все стороны. Правильно, что он влез сюда сам. Солдат-огнеметчик мог просто не решиться и, осыпаемый пулями, опустошить бак куда попало.

Отодвинувшись на метр, Шевченко нажал на спуск. Горящая струя с шипением хлестнула по верхушке двери, брызнула во все стороны. Надо уменьшить давление, которое рассчитано на расстояние сорок метров. Возня с вентилем едва не стоила младшему лейтенанту жизни. Пулеметная очередь прошла точно по крыше, обожгла ногу.

Понимая, что еще несколько минут возни на верхушке дота закончатся для него смертью, Петр Петрович Шевченко снова нажал на спуск.

Дверь окуталась пламенем. Попала ли горючая жидкость внутрь, младший лейтенант мог только догадываться. Но в течение нескольких бесконечно долгих минут он нажимал на спуск, прикрывая лицо от огненных брызг.

Жар от близкого пламени опалил ресницы, слепил, заставляя закрывать глаза. Скоро он опустеет, чертов бак? Новая пулеметная очередь прошла рядом, ударила по защитному кожуху ствола, и выбила огнемет из рук. Он повис на шланге, и только это спасло Шевченко от смертельного ожога огненного клубка.

Он сбросил с плеч лямки и столкнул ранец вниз. Сердце бешено колотилось. Младший лейтенант задыхался то ли от дыма, то ли от напряжения. Он пришел в себя от треска автоматных очередей и взрывов ручных гранат.

Внутри дота начался пожар, погасить который не удавалось. Тогда весь немецкий гарнизон (десять-двенадцать человек) бросились в отчаянный прорыв. Часть артиллеристов выскакивали через дверь, сквозь пламя. Несколько человек быстро открывали орудийную амбразуру.

И те и другие были обречены. Если полчаса назад падали атакующие саперы и пехотинцы, то теперь роли переменились.

Пока открывалась массивная амбразура, туда влетели несколько гранат. Артиллеристов, которые пытались выпрыгнуть, расстреливали в упор. Такая же судьба ожидала и тех, кто прорывался через дверь.

— Пленных… берите пленных, — не кричал, а скорее хрипел обожженной гортанью лейтенант Шевченко.

Но в ближнем бою, когда велики потери обоих сторон, обозленные победители пленных не берут.

— Какие пленные! Наших сколько полегло! — кричал пехотинец, перезаряжая карабин.

Огромного роста немецкий артиллерист, во френче, с обгоревшими рыжими волосами на непокрытой голове, отшвырнул пехотинца и с ревом пробивал себе дорогу. Он не обращал внимания на тлеющий рукав и сожженную до мяса кожу.

Свое оружие он потерял или выронил. Матвей Шмарев, оказавшийся у него на пути, увидел несколько медалей и значков на груди. Среди них выделялся серебристый орел со свастикой в когтях. Артиллерист больше надеялся на свою силу.

Он с легкостью сбил с ног Матвея, который был далеко не слабаком, и, пригнувшись, бежал к бункеру. Кто-то выстрелил вслед. Пуля вырвала клок штанины, немец продолжал свой быстрый бег.

— Уйдет!

Шмарев дал очередь с земли. Пули хлестнули артиллериста поперек широкой поясницы и словно переломили пополам.