Штурмовики идут на цель

— Сколько лет тебе, Муса?

— Сорок один…

— М-да… обидно… Самый возраст для летчика. Как думаешь?

— Жизнь нас не спрашивает.

— А ты, я вижу, уже руки опустил? Не рано ли?

— Хочу латать, товарищ генерал!

— Я тоже хочу, чтобы ты летал. Даже больше: чтобы ты командовал дивизией. Через несколько месяцев ухожу на учебу…

— Так ведь, товарищ генерал…

— Разве я раньше не говорил тебе об этом? Ты — летчик грамотный, с большим опытом. За плечами война…

Молодой… У тебя еще все впереди!

Помолчав, он походил еще некоторое время по кабинету, затем вернулся к столу и уже другим голосом, тихим и участливым, сказал:

— Я знаю, тебе сейчас нелегко. Но постарайся пересилить себя, найти в себе точку опоры. Меньше думай об этих медиках! Лучше отдохни как следует. А потом-на комиссию. Глядишь, все и обойдется!

— Постараюсь, Борис Михайлович.

— Вот и хорошо. А пока иди. Дома, наверное, заждались. Привет передавай…

Разговор с командиром дивизии несколько ободрил и успокоил меня. Отдохнув, я решил, что теперь можно пройти и комиссию. Но что хорошего скажут мне врачи?..

В госпитале, куда меня положили на исследование, тихая светлая палата с окнами в сад.

Весна 1964 года. Быстро летит время! Врачи понимают, что все мое будущее зависит от одного их слова, которого я терпеливо жду вот уже много дней… Каким оно будет, это слово?

Однажды я спросил:

— Мои анализы, наверное, готовы. Чем вы меня обрадуете?

Седой врач, полковник медицинской службы, который навещал меня почти ежедневно, поправил на носу очки и нерешительно подошел к моей койке.

— Я понимаю — вы волнуетесь, но придется еще потерпеть. Должен сказать, что это очень сложный случай. Не будем спешить с окончательными выводами.

— Я согласен подождать еще два или три месяца, только бы разрешили летать! Возможно ли это?

Полковник снял очки и долго протирал их полой белого халата. Присев на край моей постели и глядя мне в глаза, спрашивает:

— Скажите, как вы смогли так загнать себя? У вас когда-то, надо полагать, было отличное здоровье, но такие перегрузки могут сломить и железного человека. Или вы думаете, что ваши нервы крепче железа?

— Нет, доктор, я этого не думаю. Просто некогда было жалеть себя. Одна война сколько взяла, да и после войны не сладко приходилось… Понимаете?

— Понимаю, понимаю… Однако нельзя забывать: человек не вечен…

Полковник вышел, его ждали в других палатах. А я всю ночь пролежал с открытыми глазами, вспоминая и заново переживая минувшие годы. Со дня окончания войны их набралось более двадцати. Разве это мало? Да ведь это, можно сказать, целая жизнь!

Первые месяцы после войны были насыщены до предела. В мае я съездил домой, потом принимал участие в параде Победы, затем готовился к воздушному параду и в полку появился только в ноябре.

Зимой 1946 года снова побывал на родине: трудящиеся Башкирии выдвинули меня кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР и я поехал на встречу с избирателями. После этой поездки все, наконец, вроде улеглось, но ненадолго: весной состоялась врачебная комиссия, которая принесла много неожиданных волнений и тревог.

Это была первая серьезная медицинская комиссия после войны. Многим нашим летчикам не повезло. Списали моего друга москвича Виктора Протчева. Меня признали ограниченно годным для службы в боевой авиации и годным лишь для работы во вспомогательной и транспортной.

Обсудив сложившееся положение с Виктором, мы решили поехать в Москву. Но и московские врачи не обрадовали, повторили то, что мы уже слышали: Протчеву летать запрещается, Гарееву — только во вспомогательной или транспортной авиации!

Что делать? Куда идти дальше?

Походив несколько дней по Москве, я решился на последнее: зайду в Управление кадров Военно-Воздушных Сил, может, там сумеют чем-нибудь помочь. Не помогут там — придется рассчитывать только на себя.

Начальник Управления принял меня быстро, но предложил одно:

— Если хотите остаться в боевой авиации, могу направить на должность адъютанта эскадрильи.

— Но на этой должности не нужно быть летчиком. Вести дела эскадрильи может любой другой, — возразил я.

— Как хотите. Между прочим, вы уже тоже не боевой летчик…

— К сожалению… Поэтому я и пришел к вам. Надеялся на вашу помощь… Хочу летать! Пусть даже в транспортной авиации, но летать! Понимаете?

— Понимаю, но и в транспортной свободных мест нет.

— Этого не может быть! — запротестовал я.

— К сожалению, это так. Но я попытаюсь вам помочь. Поезжайте на аэродром транспортной авиации. Знаете, где он находится?

— Найду.

— Ну, так вот. Если там предложат вам работу и вы согласитесь, приезжайте, мы оформим.

— Благодарю…

Командира части на месте не оказалось, обратился к его заместителю. Подполковник Зайцев отнесся ко мне внимательно. Узнав, кто я и в чем состоит моя просьба, тут же позвонил в полки, пригласил начальника отдела кадров. Однако не повезло мне и здесь.

— Плохо с вакансиями. Если согласны, возьмем заместителем командира эскадрильи,-сказал подполковник и, помолчав, добавил;

— Будешь летать.

— Я кончил войну штурманом полка. А заместитель командира эскадрильи — это должность капитанская…