Штурмовики идут на цель

— Ничего, товарищ майор, восстановим, перемучаемся. Потом жить будем лучше.

У здания комендатуры нас догоняет Волохов.

— Ну и попало же мне за вас, хлопцы! Отругали меня в обкоме партии и поделом.

— А что случилось?

— Ничего не случилось. Ждут, просят вас обоих немедленно быть…

— Мы пообедать решили… Может, чуть попозже?.. Волохов и слушать ничего не хочет:

— Что вы! Вас народ ждет! Потерпите немного.

— Хорошо хоть побриться успели, с обедом придется повременить. Как-нибудь потом, — соглашается Кирьянов.

Зал заседаний обкома партии. Здесь собрались партийные и советские работники Уфы, аппарата областного комитета партии, журналисты. К такой встрече я не был подготовлен. Волнуясь, рассказал о ратных делах, о действиях нашей авиации в Великой Отечественной войне, о боевых товарищах. Потом было много вопросов. Отвечал. Встреча закончилась — надо домой.

Кто-то уже позвонил в районный центр Илишевского района, Верхне-Еркеево. Вызвали начальника аэроклуба, договорились о самолете. Его ведет знакомый мне пилот, инструктор аэроклуба Вениамин Карпов. Мне хочется спросить его о Петрове. Я настолько был взволновал событиями этого дня, что никак не мог успокоиться. А тут и дороге конец. Уже пошли на посадку, а я не успел поговорить с Карповым.

Посадка неожиданно оказалась сложной. Небольшое ровное поле сплошь заполнили встречавшие нас люди — самолет посадить негде. Карпов делает один заход, второй, третий. Советую ему выбрать площадку рядом. Покружив еще немного, наконец, садимся.

И снова митинг — прямо в поле, у самолета. Вокруг — женщины, старики, ребятишки. Мужчин почти совсем нет. Ушли на фронт, и многие из них никогда уже не вернутся к родным очагам…

После митинга едем в Таш Чишму. За рулем райкомовской машины — молодая женщина. И опять я думаю о том, что мужчин осталось мало — печальный след войны.

…Машина остановилась, жена осторожно коснулась моего плеча:

— Выходи, Муса, приехали!

Я открываю глаза: наш дом! Даже усталости не чувствую.

Галя уже вышла из машины, ждет меня. Я благодарю водителя.

У дома стоят мальчик и девочка — мои племянники Данилка и Лизочка. С веселым криком бегут они нам навстречу и тут же повисают у меня на шее. Выходит моя сестра, тревожно вскидывает на меня свои большие серые глаза и грустно качает головой:

— Милый Муса, ты совсем седым стал… — И тут же обращает мое внимание на деревья у дома:

— А яблони-то, которые ты посадил перед войной, растут, бушуют, ждут тебя, братенек…

Глава четвертая На берегу Каменного Ключа

Берег родника порос густой мягкой травой. Смотрю в прозрачные струи ключа и вспоминаю ясное, чистое, весеннее утро 1929 года.

По привычке я просыпаюсь рано, вместе с отцом. Помогаю ему по хозяйству, поспешно проглатываю кусок хлеба и тороплю:

— Скорее, отец, не то опоздаем! А мне хочется поглядеть, как будут распахивать межи.

Отец улыбается и хлопает меня по плечу.

— Все решено; сегодня распашем! У нас теперь колхоз!

Выходим со двора. На улице много народу. Все весело здороваются Друг с другом, оживленно беседуют, ждут, когда соберутся пахари.

Председатель колхоза Габдулла-агай — в новой рубашке, с красным бантом на груди степенно прохаживается по улице, с достоинством отвечает на приветствия односельчан, по-хозяйски осматривает плуги, упряжь, лошадей…

Колонна плугарей трогается вдоль по улице. Веселая праздничная толпа провожает ее в поле. Вот и узкие, поросшие бурьяном межи. Долгие годы они разделяли бедняков и зажиточных на два непримиримых лагеря. Но вот острый блестящий лемех с ходу врезается в целину и поле оглашается громкими радостными криками:

— Давай, давай, гони, не задерживай других! — раздается голоса. — Прочь с дороги, старый мир! Здравствуй, новая жизнь!

Отныне все мы вместе, одной семьей. Больше ничто нас не разъединяет!..

Давно замечено, что ничто не сближает людей так быстро и так крепко, как общие интересы, совместный труд. В этом мое поколение убеждалось с детства.

…Быстро бежит ручеек по песчаному дну, звонко звенит его радостный голосок. Сколько воды утекло из Каменного ключа за эти годы! Сколько раз выпадал и таял снег на его берегах!.. Много, много раз.

Уже нет ни Мотая, ни Ивана Митрофановича Петрова. О их гибели я узнал еще в мае 1945 года, в свой первый после войны приезд домой.

Вскоре за мной и Кирьяновым прилетел самолет из Уфы. Там мы расстались; Саша уехал домой в Челябинскую область, а меня пригласили на встречу с трудящимися столицы Башкирии. Здесь я все и узнал о судьбе моего первого инструктора Ивана Петрова.

Это было в аэроклубе, куда мы приехали вместе с его бывшим начальником Волоховым. Проходя через зал, где нас уже ждали, Волохов вдруг остановился.

— Вдова Ивана Митрофановича пришла, — тихо сказал он мне. Вначале я не понял, о ком идет речь, и переспросил.

— Вдова нашего бывшего инструктора Ивана Митрофановича Петрова. Ты, наверное, помнишь его.

— Почему вдова?

— Погиб он…

— Где? Здесь или на фронте?