Штурмуя небеса

– Можешь говорить с ним, сколько душе угодно. У него теперь много времени на разговоры…

– То есть, – Таня посмотрела на Макса, – как это?

– Меня отстранили от полетов на месяц, – Макс занял место брата. – Позавчера я снова не сбил советский самолет. Не смог. Не смог потому, что представил, что у этого летчика тоже возможно где-то есть точно такая девушка или вовсе жена, которая ждет его, в которой он нуждается, как в воздухе. Я просто улетел подальше от своего периметра и, скрывшись от радаров, просто летал настолько долго, насколько мне позволял запас горючего.

Таня не знала, что ответить. Она, крутя в руках стакан с водой, не смела даже взглянуть на Риделя. Ей было слишком стыдно.

– Я слышал, как ты в полубреду называла чье-то имя, – он встретился взглядом с Таней. – Кто он? Кого ты звала? Ответь.

– Коля? – прошептала Таня и, получив кивок от Макса, продолжила: – Это мой брат. Не знаю, почему я звала его…

– Он тоже партизан?

– Я могу не отвечать на этот вопрос?

– Значит, да, – вздохнул Макс, поджав губы.

Они молчали пару минут. У Тани стыд сковал горло стальным обручем, не давая сказать ни слова. Было стыдно, обидно и вовсе неприятно на душе. Таня, стараясь не разреветься прямо здесь, отставила стакан в сторону и заламывала пальцы, не глядя на Макса.

– Он тебя на руках вынес, – тихо произнес он. – Йоахим… он вынес тебя оттуда. Я видел. Меня не пропустили во внутренний двор, поэтому я смотрел из здания. В окне напротив стоял Витциг и… Его искривленное лицо явно означало, что ему не понравилась концовка этого шоу.

– Где он? – шепотом спросила Таня. Голос ее дрожал.

– Не знаю. Вроде бы уехал. Йоахим бы ничего не смог с ним сделать – по закону, Эрих сделал все правильно, пусть и обманным путем. А Йоахим, понимаешь, он… наступил себе на горло, он предал самого себя. И в этот раз я ни о чем не просил его – он сам приехал. До сих пор не могу поверить в то, что он смог предать свою веру в идею фюрера…

Ридель поднялся со своего места, отошел к окну. Даже со своего места девушка отчетливо слышала его тяжелое дыхание, отчего по спине у нее бегали мурашки, извещая не о самых приятных ощущениях. Слезы снова подступили к ее глазам.

– Макс, я…

– Не оправдывайся, – вздохнул он, чуть повернув голову в сторону, чтобы хоть краем глаза видеть ее, – на твоем месте я бы сделал тоже самое. Йоахиму я об этом не говорил, но… я тебя понимаю. Окажись я на твоем месте, я бы тоже связался с партизанами, точно также пользовался бы врагом, который питал ко мне если не приближенное к любви чувство, а хотя бы считал нас друзьями, и вытягивал из него информацию…

– Я не пользовалась тобой, Макс. И я…

– Да что ты? – он грустно усмехнулся. – А Зиберт? Когда мы вышли из кинотеатра, ты расспросила меня о нем. А другие разы, когда ты расспрашивала меня вроде о простых мелочах, но которые имели для ваших советских партизан огромное значение? Только теперь я понял… Знаешь, а ведь я не раз задумывался о том, что ты могла бы быть партизанкой, но почему-то отметал эту мысль прочь от себя. Как же я ошибался…

Таня снова замолчала, закусив почти до крови губу. Она сгорала изнутри от стыда.

– Знаешь, – Макс подошел к ней, присел рядом на подлокотник, – у меня были разные девушки, которыми я увлекался. И та сбежавшая невеста, и глупые француженки, половину слов которых я и не понимал даже, и немки, которым нравились молодые летчики из летной академии. Но во всех не было чего-то того, что есть в тебе. Не знаю, может, все дело в твоей холодности – ты и на метр не подпустишь к себе чужака. И вправду, Снежная Королева… Знаешь, если бы кто-то из тех девушек оказался партизанкой, то я бы и заявил о ней Йоахиму, за что, возможно, получил бы награду. Но сейчас я даже… горжусь тобой. Горжусь тем, что мне нравится такая… смелая девушка. Листовки, пластинки, поджоги зданий – и все это за моей спиной… Да, я все знаю.

Таня схватила его за рукав и цепко впилась пальцами в руку. Еще пару слов, и она чувствовала, что разрыдается.

– Ну, что ты? – Ридель усмехнулся. – Только не плачь, прошу. Хоть ты и нравишься даже когда ты больна и ужасно выглядишь, но мне трудно смотреть на то, как ты плачешь. И, – он быстро добавил, увидев, что девушка хочет что-то сказать, – и прошу, только не извиняйся. Я уже сказал, что тебе не за что извиняться.

И именно на этих словах Таня не выдержала – заплакала, уткнувшись Максу в бок. Она чувствовала, как он успокаивающе гладит ее по голове, что-то тихо приговаривая.

– Ну вот, – прошептал он, – так и знал, что ты не послушаешься. Только постарайся не запачкать мне форму.

Таня, услышав его последние слова, подняла голову и немного непонимающе уставилась на немца. Но когда до нее наконец дошел смысл его слов, она, глядя в его горящие веселостью глаза, и сама тихо рассмеялась.

– Вы… – на пороге появился Йоахим, но увидев их, сразу же смолк, смутившись. Быстро выдавил из себя:

– Ульрих заварил чай. Приходите, – и ушел.