Штурмуя небеса

– Думаю, – сказал Макс, когда его брат вышел из комнаты, – что мы с тобой все обговорили, и больше я не хочу возвращаться к этой теме. Пойдем на кухню, выпьешь там чаю. Он поможет тебе успокоиться.

Макс, взяв ее аккуратно под руки, помог дойти до кухни. Йоахим уже сидел за столом и, угрюмо глядя в свою чашку, пил горячий чай. Рядом Таня увидела хлопотавшего у стола Ульриха, который, увидев ее, приветливо улыбнулся.

– Как себя чувствуете? – спросил он, подставляя Тане ее чашку.

– Намного лучше, – ответила она, усаживаясь за стол. – Если, конечно, не брать в расчет всю ту боль…

– О, не продолжайте, – прервал он ее. – Не хочу этого слушать.

– Он просто неженка – не выносит вида крови и любого упоминания о боли, – пробурчал Макс как бы между прочим.

– Вот, – продолжил невозмутимо Ульрих и положил перед девушкой плитку шоколада, – лучше съешьте это. Полегчает.

Таня, отпив немного чая, засмотрелась в окно. Ничего, кроме серого неба, снега и куска разрушенного фасада здания университета, отсюда не было видно.

Скрипнула входная дверь. Ульрих сразу же метнулся в коридор. Вернулся он через пару секунд и, странно кивая головой в сторону, что-то усердно зашептал на ухо Йоахиму. Тот, выслушав его, скривился, отодвинул от себя со звоном чашку и рывком встал из-за стола.

– Прошу меня извинить, – сухим и твердым, как наждачная бумага, голосом произнес он. – Нужно идти.

– А как же?.. – начал было Макс.

– Потом, – бросил вслед Йоахим и, коротко кивнув Тане, зашагал к выходу. Ульрих, быстро попрощавшись со всеми, последовал за ним.

Таня, держа в одной руке теплую чашку, устало смотрела в серое окно. Она чувствовала, как широкая ладонь Макса лежала поверх ее, и не смела двинуть рукой, боясь испортить момент. Но Макс нечаянно чуть зацепил ее сломанный палец, тем самым напомнив о боли. Еле слышно зашипев от проснувшейся острой боли, девушка тихо спросила:

– Кто меня лечил? Кто занялся ранами?

– Это какой-то врач, его Йоахим позвал.

– Немец? – торопливо спросила она.

– Да. Лучше было позвать кого-то из ваших?

– Нет-нет. Если бы вы позвали кого-то из русских, то он попросту постарался бы ускорить мою смерть. Хотя, я, возможно, была бы благодарна ему за это…

– Замолчи.

Они еще долго сидели вместе на кухне. Таня, опустив голову на плечо Максу, смотрела в пустую чашку. Ей даже думать ни о чем не хотелось.

– Ты еще посидишь тут? – тихо спросил Макс. – Если ты не против, то я пошел бы спать. Я сильно устал за последние дни, третьи сутки на ногах. Поэтому, если ты не против…

– Конечно, иди, – кивнула она.

Из кухни она ушла вместе с Максом. Улегшись на кровать и спрятавшись под все еще теплым одеялом, Таня со своего места наблюдала за Риделем – он устроился в кресле, расстегнув свой китель, из-под которого выглядывала чуть примятая белая рубашка.

Таня долго, очень долго смотрела в его спокойное лицо, смотрела, как мерно поднимается на каждом вдохе и опускается на выдохе его грудь. Только сейчас она поняла, что уже ничего не понимает в своей жизни. «Люблю ли я его? – думала девушка, пытаясь будто ощупать глазами его китель. – Не знаю… Я привязана к нему, но… Не знаю. Он говорил еще давно, предлагал уехать с ним… Смогу ли я? Наверное, нет. Не люблю перемены… А ведь он наверняка снова заговорит об этом. И что я отвечу ему? Не знаю, ничего не знаю!.. Пусть время покажет. Пока что – время хранить молчание».

Она закрыла глаза. Только сейчас она вспомнила о Коле и Игоре, которые потерялись тогда ночью. Таня поняла, что до сих пор не знает о том, что с ними, живы ли они. Сначала она хотела было спросить об этом Макса, раз уж он уже и так узнал про ее брата, но потом поняла, что это могло бы быть слишком опасно. Да и ей не особо хотелось бы, чтобы Ридель заходил к ее маме, чтобы все разузнать, – одного раза ей уже хватило. «Вот чуть-чуть поправлюсь, – твердо решила Таня, – и сразу же зайду к маме. И помирюсь с ней. Определенно».

***

Спустя три дня Таня уже более-менее пришла в себя. Приятный немец-врач Лейхманн, мужчина в возрасте, которого к ней пригласили Ридели, понравился Тане. Он всегда, приходя к ней, дружелюбно улыбался ей, показывая два ряда ровных белых зубов. Девушке он напоминал болонку. Она ведь знала, что он готов хоть вечно улыбаться ей, лишь бы Ридель платил за это деньги.

Эти три дня она уже меньше видела Макса – он вернулся на аэродром. К полетам его все еще не допускали, поэтому он просто околачивался возле самолетов, помогая механикам. Но вечером он всегда приезжал к ней, ночуя у нее.

Но в этот день все поменялось. Он уехал рано утром на аэродром, а потом почти сразу приехал назад. Распахнув настежь дверь, с порога быстро произнес:

– Собирайся. Мы уезжаем.

О том, что в городе эвакуация, Таня знала – она из окна наблюдала за улицей. Она видела, как и обычные обшарпанные грузовики, и черные красивые мерседесы увозили с собой десятки и сотни немцев. По улицам бродили брошенные на произвол судьбы румыны. Таня знала, что немцы эвакуируются, чувствуя скорое отступление.

– Но, – промямлила Таня, застыв на месте, – я…

– Быстрее, пока у нас еще есть время.