Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи

Нам так интересно мнение Е. Н. Водовозовой не только потому, что она принадлежала к поколению шестидесятников, не только потому, что она, едва получив свободу по окончании Института благородных девиц, стремилась узнать как можно больше о жизни общества и имела возможность участвовать в описываемых ею событиях, но и потому, что сама Е. Н. Водовозова не была в восторге от этого повального увлечения естествознанием, интересуясь больше гуманитарными науками. Не без раздражения Е. Н. Водовозова вспоминала: «Никто не обращал ни малейшего внимания на то, имеет ли человек склонность к тому или иному предмету. Каждый правоверный шестидесятник должен был все свои способности отдавать естествознанию. Эта мода подчинила тогда такое множество интеллигентных людей, что нередко талантливые музыканты, художники, певцы и артисты забрасывали искусство ради изучения естественных наук и вместе с другими бегали на ботанические, зоологические, минералогические и другие экскурсии, работали с микроскопом, определяли тщательно собираемые камешки, – все были загипнотизированы великим значением естествознания»420. В своих воспоминаниях Е. Н. Водовозова привела в пример нескольких девушек, с которыми была знакома лично или о которых слышала от приятельниц, воспринимавших всеобщее увлечение естествознанием так же, как и она сама, в том числе рассказала о девушке, любившей музыку, но считавшей своим долгом заниматься химией, хотя у нее ничего не получалось, которая в конце концов покончила жизнь самоубийством «только из-за того, что ей совсем не давалась химия»421.

Помимо общих настроений, царивших в молодежных кругах С.-Петербурга, Е. Н. Водовозова описала и свой личный опыт занятий естественными науками в первые месяцы 1862 года: «Вечером мы отправились с Верою Корецкою к медицинскому студенту старшего курса Прохорову слушать его чтение о кровообращении. Он занимал отдельную квартиру… Чуть ли не в каждой комнате его квартиры шли по вечерам разнообразные занятия. Прослушав лекцию, желающий мог войти в следующую комнату: посреди нее стоял человеческий скелет, а на столиках лежали кости и череп, – тут при помощи студента-специалиста можно было получить наглядное знакомство с строением человеческого тела. В одной из комнат этой квартиры шли опыты по химии»422. И продолжала далее: «Хотя занятия по естествоведению, на которых мне приходилось присутствовать, в большинстве случаев излагались довольно удобопонятно, но я с каждым разом чувствовала все меньшее к ним влечение»423. Боясь признаться в этом своей ближайшей подруге Вере Корецкой, Е. Н. Водовозова обратилась со своей проблемой к ее сестре Татьяне Корецкой. Далее она в художественной форме передала этот непростой разговор: «– Да уж тебе-то совершенно не приходится так скептически относиться к этим занятиям, – пересказывает Е. Н. Водовозова слова Татьяны Корецкой. – Я – другое дело: вот уже несколько месяцев я бьюсь над этими предметами, а у меня в голове все какие-то обрывки…» Оказалось, что Т. Корецкая так же мало удовлетворена своими занятиями, как и сама Е. Н. Водовозова. Но когда Е. Н. Водовозова осторожно предположила, что можно было бы их оставить ради любимого дела (в случае Т. Корецкой ради музыки и декламации), то получила в ответ следующую пламенную речь: «…если все, решительно все умные и образованные люди находят, что естественные науки необходимы, и мы с тобой должны покончить со всеми своими благоглупостями!.. Мне куда тяжелее тебя достигаются эти занятия! Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, до сих пор не могу приучить себя смотреть, как режут лягушек, не могу без омерзения дотронуться до человеческих костей!.. Всеми силами стараюсь вытравить из себя эту пошлость – и не могу»424. «Такого разговора было для меня достаточно, – пишет Е. Н. Водовозова, – чтобы больше уже ни к кому не обращаться со своими сомнениями. Я не только продолжала бегать на всевозможные занятия по естествоведению, но и добывала книги, чтобы прочитывать то, что только что было изложено устно. Несмотря на это, я все более сознавала, что у меня ничего не выйдет из приобретаемых сведений, но мысль, что, бросив эти занятия, я не только не удовлетворю главным требованиям людей, меня окружающих, но даже сама себя буду считать пропащим человеком, заставляла меня еще с большим рвением заниматься тем, чем и все остальные»425.