Штуцер и тесак

Тем временем вокруг кипела жизнь. Егеря, сняв сапоги и закатав панталоны до колен, заходили в реку, умывались, пили, наполняли чистой влагой манерки, ведра и котелки. Занимались они этим ниже по течению, и я оценил их деликатность – не стали пускать муть на барина. Скоро река и берег опустели – егеря потянулись к стоянке. Пора и мне. Нужно осмотреть раненых, пожевать, чего дадут, а потом… Дальше меня ждал неприятный разговор с капитаном, и я, как мог, оттягивал его. Что сказать Спешневу? Человек он глазастый и жизнью битый. На вид лет сорока. Если учесть, что дворяне на службу идут юнцами, то армейскую лямку капитан тянет не одно десятилетие. Такого на кривой козе объедешь. Наверняка воевал – Россия начало 19 века провела в сплошных войнах. Шведы, французы, турки… С последними перед вторжением Наполеона едва успели заключить мир, иначе имели бы два фронта – западе и юге.

Выйдя на берег, я отряхнул панталоны от пыли, а вот рубаху и кальсоны решил простирнуть. Вернулся в реку, прополоскал, отжал. Бросив влажное белье на плечо, вышел из воды и натянул панталоны. Подобрал сумку, и двинулся по дороге к стоянке. Шагалось легко. Вокруг расстилался заросший высокой травой луг, летали бабочки и стрекотали кузнечики. Благодать. Со стороны лагеря шума не доносилось, его, видимо, отсекал высокий берег поймы. Не было видно и дыма костров, хотя их зажгли наверняка. То ли хворост собрали сухой, то ли деревья рассеивали дым. Впечатление, что я один-одиношенек на лугу. На миг стало страшно: а вдруг егеря ушли, бросив меня здесь? И вот что в таком случае делать? Пропаду. Мотнув головой, я отогнал глупую мысль. Не бросят. На дороге, беспамятного, подобрали, а уж теперь…

С правой стороны донесся топот копыт. Я повернул голову. Огибая высокий берег поймы наперерез мне скакали три всадника. Я присмотрелся. Голубые мундиры с серебряной шнуровкой на груди, кивера с султанами, на левом плече – такие же голубые куртки. «Гусары, одеты в доломаны и ментики», – подсказала память. А еще вспомнилось: скачущий ко мне от дороги всадник, выхватывающий саблю. На нем был такой же голубой мундир. Французы!

Отбросив белье и сумку, я, что есть сил, рванул по дороге. Французы заметили это, закричали и пришпорили лошадей. Скакавший впереди, выхватил саблю и выбросил ее вперед на вытянутой руке. Я несся во все лопатки, боковым зрением не выпуская всадников из виду. Расстояние между нами стремительно сокращалась, и я наддал. Не знаю, откуда взялись силы, но я взлетел по склону будто пришпоренный жеребец на скачках. Отчетливо слыша за спиной топот копыт и крики преследователей, я вынесся на поляну и метнулся к ближней пирамиде из составленных ружей. Схватил ближнее и, молясь, чтобы ружье оказалось зараженным, оттянул тугой курок. Тем временем первый гусар уже показался на поляне. Махая саблей, он скакал ко мне. Я вскинул ружье к плечу и навел кончик ствола на всадника. Ловить глазом мушку не было времени. Нажал на спуск.

Бах! Ружье пыхнуло дымом и лягнуло меня в плечо. Гусар, уже подскакавший совсем близко, выронил саблю и свалился на шею коня. Но второй француз, обогнув лошадь убитого, был уже совсем рядом. Вытянутый вперед клинок сабли сверкнул в лучах солнца. Сейчас… Руки внезапно сами развернули ружье штыком назад, и я со всей дури врезал железным затыльником приклада по храпу подскакавшей лошади. Обоюдный удар оказался так силен, что ружье едва не вырвало из рук. Лошадь жалобно вскрикнула, села на задние ноги и повалилась на бок, прижав крупом ногу всадника. Я развернул ружье штыком вперед, прыгнул ближе и выбросил его вниз. Штык вошел французу ниже ремешка, удерживавшего кивер, и, пронзив язык, верхнее небо и мозг, застрял в кости черепа. Бросив ставшее бесполезным ружье, я выхватил из седельной кобуры француза пистолет и взвел курок. Все это я проделал в считанные мгновения, не отдавая себе отчета в действиях. Мною будто кто-то руководил.

Третий гусар, увидев смерть товарищей, нападать не стал. Подняв коня на дыбы, развернулся и поскакал обратно. А вот хрен тебе, не уйдешь! Я вытянул руку с пистолетом. Бах! Серый пороховой дым на миг заволок обзор, но быстро рассеялся, и я увидел лежащего недвижно на траве француза. Повод он не выпустил из рук, и лошадь топталась рядом с телом, испуганно всхрапывая.

Я выронил пистолет и опустился на траву. Меня трясло, окружающее исчезло: картины, звуки, запахи. Я не знал, сколько это продолжалось. Первым возвратился слух. Послышались крики и топот ног, они приближались.

– Рота, в две шеренги становись! – раздалась за спиной команда. – К отражению кавалерийской атаки товсь! Передняя шеренга – на колено! Стрелять по команде.

Я оглянулся. Неровные шеренги егерей, ощетинившись штыками, застыли в нескольких шагах от меня. Впереди с тесаком в правой руке стоял фельдфебель. Я поднялся и шагнул к нему.

– Не нужно, Аким Потапович, их трое было.

Он недоверчиво глянул на меня.

– Проверить не мешает, – согласился я.

– Петров, Зайцев – посмотреть!