Штуцер и тесак

Два егеря выбежали из строя и с ружьями наперевес устремились к краям поляны. Обратно вернулись спустя минуту. Все это время строй стоял молча, поблескивая металлом штыков.

– Не видно никого, – доложил подбежавший к фельдфебелю егерь из числа разведчиков. – Пустой луг.

– Гляньте этих! – фельдфебель указал тесаком на валявших на траве французов. – Фролов!

Раздалась команда, и из строя выбежало несколько егерей. Они стали ворочать гусар, один, поднатужившись, вырвал застрявшее в черепе француза ружье, затем несколько раз воткнул штык в землю, очищая его от крови. От этой картины меня вновь затрясло.

– Покойники, – доложил фельдфебелю подошедший унтер. – Лошади тоже каюк.

– Силен ты, Платон Сергеевич! – покрутил головой Синицын. – Троих гусар уложить, да еще коня… А, говоришь: фельдшер. Откуда этих французов принесло?

– Вюртембергских гусар, – сказал я, – это их мундиры. Они ограбили меня на дороге.

– Сквитался, значит, – заключил фельдфебель. – Но ловок, ловок.

– Не в службу, а дружбу, Аким Потапович, – попросил я. – Когда от гусар удирал, сумку и одежду на лугу бросил. Пошли кого-нибудь подобрать, а то у меня ноги не идут.

На самом деле мне было страшно возвращаться на луг.

– Сделаем! – кивнул Синицын.

По его команде строй рассыпался, и егеря занялись трофеями. Уцелевших лошадей увели, покойников отволокли в сторону, двое егерей подошли к убитой лошади и принялись ее разделывать. Правильно. Мясной приварок солдату не помешает, а конина станет основным блюдом у противоборствующих армий – как у французов, так и русских. Отойдя в сторону, я наблюдал за этой суетой, не вмешиваясь. Подбежавший егерь принес брошенное мною на лугу белье и сумку. Я оделся. Мокрая рубаха и кальсоны охладили тело, вызвав кратковременный озноб. Подошел фельдфебель.

– Командир желает тебя видеть, – сообщил строго.

– Идем! – кивнул я. – Кстати, Аким Потапович. Лошадиную печень сварите отдельно и дайте раненым, в том числе командиру – помогает при потере крови.

– Будет, – пообещал фельдфебель, и мы пошли.

Спешнева я увидел все в той же повозке. Он сидел, опираясь спиной на борт и подложив под нее шинель. Выглядел неплохо. Умылся, отряхнул пыль с мундира (не сам, конечно, помогли), и сейчас смотрел на нас глазами, в которых более не читалось страдания. Похоже, лечение помогло.

– Вот, ваше благородие! – доложил фельдфебель, поднеся ладонь к киверу. – Доставил по вашему приказанию.

– Свободен! – кивнул капитан.

Синицын вновь козырнул, повернулся через плечо и удалился.

– Подойдите ближе, Платон Сергеевич! – сказал капитан и продолжил, после того, как я подчинился. – Синицын доложил мне, что вы в одиночку справились с тремя гусарами, двоих из которых застрелили, а одного закололи штыком. Если б это сказал кто-то другой, не поверил бы, но фельдфебель врать не будет – не один год его знаю. Как вам удалось?

– Со страху.

Он изумленно уставился на меня.

– Испугался, когда гусары погнались за мной. Вспомнил, что они сделали со мной на дороге. Бежал так, что дух захватило. На поляне схватил первое же попавшееся ружье, которое на счастье оказалось заряженным. Дальше вы знаете.

– Ох, Платон Сергеевич! – покачал он головой. – Темните. Чтобы так стрелять и орудовать штыком, не один год практики нужен. Так в какой армии вы служили?

– Французской.

– Что? – лицо его вытянулось.

– Не по своей воле. Насильно забрили.

– Как такое может быть? – удивился он. – Вы же подданный России. Или нет?

– Подданный. Только французам на это плевать. Мы жили в Кельне. В 1794 году его захватили французы. Все земли до Рейна они объявили своими, проживающих там людей – гражданами республики. Мои родители решили, что нас это не касается – мы подданные русского императора. Французы посчитали иначе. Наполеон набирал новые дивизии, помимо солдат требовались врачи и фельдшеры. В один несчастливый день за мной пришли и объявили: «Ты нужен императору!» Возражений слушать не стали. Так я оказался в корпусе маршала Виктора. Воевал в Испании и Португалии, участвовал в битвах при Талавере и Бусаку. В 1811 году удалось дезертировать – меня назначили сопровождать раненых во Францию. Там я снял мундир, переоделся в статское и отправился в Россию. Деньги имелись – скопил жалованье, бумаги о российском подданстве сохранились. Добирался долго, но успел: Наполеон еще не начал собирать армию для похода в Россию, иначе меня бы непременно задержали. В России поселился в Могилеве, но прожил всего нечего: французы начали вторжение. Теперь вы понимаете, почему я бежал от них?

Во, вру! Аж самому нравится. Спешневу – тоже. По лицу видно, что легенду проглотил.

– Если служил фельдшером, – сказал он мгновением спустя, – то с чего так ловко обращаетесь с оружием?

– Слыхали про испанских герильяс[17]?

– Читал в газетах.

– Страшные люди. Им плевать, что ты фельдшер. На тебе французский мундир, значит, враг. Пленных они не брали. Поймают – подвесят за ноги, отрежут мужские причиндалы, выпустят кишки и оставят умирать. Поэтому отбивались от них как могли, в том числе и медики. Пришлось и мне пострелять. Жить захочешь – не тому научишься.