Шухов

— Как же вам не стыдно такой вопрос задавать? Вы что же, не видите, как я еще молод? Не видите, что чертежи ваши я без очков читаю? Пока получается… Знаете, — добавил он каким-то очень доверительным тоном, — я ведь как ребенок радуюсь, когда ко мне приезжают за советом. Вот с утра у меня были нефтяники. Со всех концов страны мои бывшие питомцы приезжают. И, поверите, такие все важные стали: тот директор, этот главный конструктор. Все самые что ни на есть главные. Только одна мысль меня все гложет, — заметил Шухов, лукаво усмехаясь. — Зачем нужен вам такой старик? Не из вежливости ли больше приезжают? Пусть, мол, Шухов думает, что он еще полезен. Пожалуй, верно!

И Владимир Григорьевич от души рассмеялся.

— Вот со всеми вами мне просто. Но, бывает, приезжают корреспонденты, хотят проинтервьюировать меня. Придут, знаете, а мне и говорить как-то неловко. Ведь все сверстники мои, увы, уже давно умерли. Проверить то, что я скажу, ни у кого нельзя. Ну, каково же мне рассказывать в этих условиях?

После беседы о последних событиях в нашей стране и за рубежом Владимир Григорьевич, как обычно, не преминул доставить мне удовольствие, показав через большой стереоскоп несколько сделанных им чудесных объемных снимков из богатой коллекции, собранной за много лет»^{271}, — вспоминал Г. М. Ковельман.

Последняя запись в дневнике сделана Шуховым 30 октября 1938 года и касается водяного газгольдера. А в ночь с 26 на 27 января в квартире на Зубовском бульваре произошел тот трагический и нелепый несчастный случай. Сильно обгорев, Шухов был обречен. Врачи находились у постели Шухова неотступно. Дети до последнего часа пытались облегчить его участь, Сергей принес любимую отцом икру из ресторана гостиницы «Савой», а Фабий где-то достал курицу. Владимир Григорьевич заметил, что Сергей не брит, спросил отчего, пытался шутить. Последние часы он был без сознания… Народу на прощании собралось полно — венки, цветы, траурные речи. Похоронили его на Новодевичьем кладбище 4 февраля. Оплакивали Шухова много людей, в разных концах страны.

* * *

У Чехова есть примечательный рассказ «Пассажир 1-го класса», его герой — инженер, действительный статский советник, который построил «на Руси десятка два великолепных мостов, соорудил в трех городах водопроводы, работал в России, в Англии, в Бельгии…». Он много достиг в жизни, лишь одного не изведал — славы, ради которой учился и работал, ночей не спал, куска недоедал и здоровье потерял. И вот теперь на исходе жизни он задается горьким вопросом: на что же ушли все силы, ради чего, собственно, жил, если известность к нему так и не пришла?

У Владимира Григорьевича Шухова вряд ли возник бы такой вопрос, и не только потому, что он жил в другой системе ценностей и не дослужился до действительного статского советника. А по поводу известности инженера он высказывался так: «Инженерное искусство менее популярно, чем живопись, скульптура, архитектура, так как для его восприятия помимо чувств требуются определенные знания»^{272}. Но его слава живет, несмотря на отсутствующие порой знания у наших современников, не позволяющие по достоинству оценить талант изобретателя. Память о Шухове хранят улица его имени в Москве в районе Шаболовки и других городах, Белгородский университет им. Шухова, наконец, мемориальные доски, установленные на домах, где он жил, и сооружениях, возведенных при его непосредственном участии. Наконец, в декабре 2008 года в столице на Сретенском бульваре открыт бронзовый памятник изобретателю (скульптор Салават Щербаков). На постаменте, напоминающем гиперболоид, мы видим десятиметровую фигуру Шухова, целеустремленно идущего вперед, в правой руке его — чертежи, на плечах накинут плащ. Владимир Григорьевич словно и не уходил из жизни, он по-прежнему полон планов и идей, направляется в свою строительную контору, чтобы работать, ведь главное для него — не стоять на месте. Такова общая идея памятника.