Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство

В день сражения, когда шведские войска подошли к Нёрдлингену и обрушились на осаждающих его католиков, жители города напряженно ждали исхода схватки, от которого зависела и их судьба. Майер пишет: «Их увидели стражи на башнях и многократно трубили сигнал… Враг близко! Звучали тревожные призывы к оружию; звонили в колокола, гремели барабаны, солдаты и горожане спешили на помощь… Повсюду громкие жалобы и плач… Некоторые женщины подносили в фартуках порох для своих мужей, защищавших стены. Вдруг с трута сорвалась искра, упала в фартук одной из них, воспламенила порох, и многие сгорели в огне – ужасное и достойное сожаления происшествие»[112]. Шведы проиграли эту битву и потеряли превосходство над противником. Нёрдлинген вынужден был сдаться и заплатить большую сумму денег, чтобы избежать грабежей и опустошения. В конце концов половина его жителей стали жертвами голода и болезней.

В 1988 г. историк Ян Петерс обнаружил в Берлинской государственной библиотеке уникальный артефакт времен Тридцатилетней войны. Маленькая, совершенно неприметная светло-коричневая книга с заплесневелыми листами, сшитыми грубой ниткой, впервые позволила нам увидеть события прошлого глазами простого солдата. Ее автором был Петер Хагендорф (ок. 1601–1632), много лет прослуживший в полку католического генерала Готфрида Генриха, графа Паппенгейма (1594–1632) – то есть один из знаменитых паппенгеймцев[54]. Хагендорф сражался и на стороне шведов-протестантов, что в те времена было совершенно обычным делом. Что действительно выделяло его из толпы – он умел читать и писать, а в конце войны купил себе двенадцать листов бумаги, чтобы доверить им свои воспоминания о пережитом (очевидно, он писал по памяти). В частности, он был свидетелем взятия и разрушения Магдебурга имперскими войсками Тилли и Паппенгейма в мае 1631 г., когда от рук разъяренной солдатни погибли 20 000 человек – мужчин, женщин и детей. Пожалуй, самая ужасная резня в этой кошмарной истории. «Мне же было всем сердцем жаль, что город был так ужасно сожжен, потому что это был красивый город, да к тому же он принадлежит моему отечеству»[113], – сухо и кратко резюмирует тридцатилетний Хагендорф.

Со страниц его записок до нас доносится лишь слабый отзвук того ужасающего шума, который сопровождал «магдебургскую свадьбу»[55]. Имперские войска открыли огонь из тяжелых орудий 20 мая в 7 часов утра. Дозорный на башне церкви Св. Иоанна трубил так громко, как только мог, однако в это время на улицах города уже появились солдаты. С укреплений раздавался гром пушечных выстрелов, загорались и с треском рушились целые кварталы. Люди кричали в агонии; солдаты и ландскнехты мародерствовали, грабили и насиловали, хотя имперские законы грозили за это смертной казнью. Более трех дней продолжались грабеж и убийства, которым ужасались даже сами победители. «Затем люди Паппенгейма, а также валлонцы начали бушевать, будто нехристи, хуже, чем турки. Они никого не щадили: ни женщин, ни младенцев, ни беременных женщин, ни в доме, ни в церкви, и самих священников тоже – всех они жестоко мучили и убивали, так что многие другие в войске Тилли сами смотрели на это с отвращением»[114].

Хагендорф описывает большую часть военных ужасов лаконично, холодно и отстраненно. Например, при осаде французского города Корби ландскнехты слишком поздно заметили, что у горожан есть действующая пушка. В соседней палатке «рано утром мужчине и женщине выстрелом оторвало обе ноги»[115]. Без малейшего сострадания он рассказывает и об осаде одного французского замка в 1636 г., защитниками которого были местные крестьяне: «Так что мы подожгли замок, и он сгорел со всеми крестьянами»[116].