Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство

Даже высокочувствительный Генрих Гейне не отказался от погружения в шум и грязь. В сентябре 1824 г., во время своего путешествия по Гарцу, он посетил несколько шахт, где смог лично увидеть, в каких условиях работают горняки. Вместе со своими друзьями-студентами он спустился в серебряный рудник шахты «Каролина» в Клаустале и впоследствии описал свои неприятные акустические впечатления. «Я сначала спустился в “Каролину”. Это самая грязная и унылая “Каролина”, которую я когда-либо знавал. Ступеньки покрыты липкой грязью… Там, внизу, неясный шорох и жужжанье, то и дело натыкаешься на балки и канаты, которые непрестанно движутся, поднимая наверх бочки с кусками руды или рудничную воду… До самых нижних галерей, – люди уверяют, что там уже слышно, как американцы кричат “ура, Лафайет!” – я не дошел: говоря между нами, и то место, где я побывал, мне показалось достаточно глубоким – непрерывный гул и свист, таинственное движенье машин, журчание подземных ручьев»[81][200].

В январе 1827 г. корреспондент Düsseldorfer Zeitung был обеспокоен «шумом и скрежетом» пароходов на Рейне. Он пишет, что рыбная ловля уже терпит урон и можно опасаться того, что «шум, который производят эти суда во время движения, со временем распугает всю рыбу»[201]. В индустрии XIX в. еще не принято было задумываться о шуме, антисанитарии и загрязнении окружающей среды, однако первые самокритичные голоса уже звучали. В пояснении к «Австрийскому промышленному уставу» авторы осторожно отмечали: «Начиная с разнообразных, всюду проникающих дурных запахов, источаемых фабричными трубами, и заканчивая грохотом, который производит во время работы прилежный молотобоец, – в благословенном занятии промышленностью может скрываться червоточина, угрожающая, как минимум, нашему покою, а сверх того – безопасности нашей персоны или нашего имущества»[202]. Тем не менее Oesterreichischen Zeitschrift für Berg– und Hüttenwesen сразу выдвинул контраргумент: критика не достигает своей цели, «поскольку служит лишь укреплению прискорбно широко распространенного ныне сопротивления строительству фабрик»[203]. Эта фраза показывает, что именно затрудняло борьбу с шумом в последующие десятилетия: критик шума автоматически превращался во врага прогресса.

Шум на колесах: общественный транспорт покоряет мир

Именно транспорт стал главной причиной радикальных перемен в акустическом ландшафте городов XIX в. Дорожное движение в мегаполисах было почти таким же оживленным, как сейчас, только с двумя отличиями. Во-первых, оно не регулировалось практически никакими правилами; во-вторых, ассортимент транспортных средств был существенно больше. На улицах царил полный хаос. По городу тек извилистый поток, состоявший из экипажей, телег и тележек, конных омнибусов, трамваев, первых паровых автомобилей, детских колясок, тачек и лавировавших между ними, будто в диковинном танце, пешеходов. Свободное пространство еще сокращалось за счет выбоин, немощеных и строящихся участков; улицы бывали грязными, а сточные канавы были заполнены нечистотами, вследствие чего передвигаться по городу становилось еще сложнее.

Первоначально главными источниками шума оставались, как встарь, лошадиные копыта и окованные железом колеса повозок. На булыжных мостовых их цокот и грохот достигали такой громкости, что пробирали до нутра. Оси упряжек скрипели и скрежетали, как и сами телеги, нагруженные ящиками, металлическими прутками или деревянными палками. С раскатистым грохотом скатывались вниз бочки с пивом, пугая лошадей, которые начинали ржать. А в отсутствие правил дорожного движения каждый должен был сам следить за тем, чтобы не попасть под колеса. Кучера безостановочно звенели колокольчиками, свистели и дули в рожки, кричали до хрипоты и с резким щелканьем размахивали кнутами. Еще до изобретения клаксона на улицах звучала пронзительная какофония разнообразных сигналов тревоги и предупреждения. Баронесса Хильдегард фон Шпицемберг (1843–1914), знаменитая владелица салона в Берлине вильгельмовской эпохи, находила дорожное движение в городе на рубеже веков «оглушительно громким». Она доверила свои впечатления дневнику: «Всевозможные упряжки, дрожки, экипажи на двух и трех колесах катятся по дорогам сотнями, догоняя, нагоняя, обгоняя и врезаясь друг в друга; их скрип и грохот режут уши, перейти улицу в большом городе для местного жителя – целое приключение, а для провинциала – сущая пытка»[204].