Писательница Иоганна Шопенгауэр (1766–1838), мать философа Артура Шопенгауэра, в 1803–1805 гг. совершила большое путешествие по разным городам Европы, в ходе которого посетила также Манчестер. «Мрачный, весь в угольно-черном дыму, он похож на огромную кузницу или некую подобную мастерскую», – писала госпожа Шопенгауэр, которая вскоре после этого путешествия поселится в Веймаре и будет близким другом самого Гёте. «Кажется, здесь всеми владеет единственная идея: работа, выручка, алчность; повсюду слышен шум прялок и ткацких станков, а на каждом лице – цифры, ничего, кроме цифр»[183]
. Под неумолчный стрекот и грохот у машин трудились работники, преимущественно женщины и дети. Они очищали хлопок с помощью быстро движущегося гребня или проворно связывали оборвавшиеся хлопковые нити. «Все на фабрике, даже самое малое и незначительное, совершается с изумительной точностью и тонкостью и в то же время с молниеносной скоростью, – отмечает пораженная писательница. – В конце концов нам показалось, будто все эти колеса суть подлинно живые существа, а хлопочущие вокруг них люди – механизмы»[184].https://youtu.be/7N03_lfz5G8?si=S3TVFUbvHzE8bQwF
18. Неумолчный стук
Механический ткацкий станок XIX в.
Чудовищная грязь и ужасный шум шокировали французского публициста и политика Алексиса де Токвиля (1805–1859), который посетил Манчестер в 1835 г. «Над городом лежит густой черный дым. Сквозь него солнце кажется тусклым диском. Отгороженные от лучей светила дымовой завесой, на земле копошатся 300 000 человеческих существ. Множество звуков раздаются в этом влажном и темном лабиринте. Однако это не те привычные звуки, которые слышны над стенами больших городов. Суетливые шаги множества ног, скрип шестеренок, беспрестанно трущихся друг о друга своими зубчатыми краями, шипение пара, выходящего из котла, равномерный стук ткацкого станка, шум идущих навстречу друг другу тяжело груженных вагонеток – вот что касается слуха, и ничего больше»[185]
.Манчестер поразительно напоминает Cittá di Dite, огненный город из «Ада» Данте, говорил немецкий писатель, путешественник и социальный реформатор Виктор Эме Хубер (1800–1869) примерно 20 лет спустя. «Да, приглушенный гул, который ты слышишь из тех адских дворцов, по-своему жуток, ведь это механический шум, которого нет и в самом аду»[186]
. Паровые машины и работающие ткацкие станки издают «безжизненный скрип, жужжание и шипение», а у работающих там людей «мрачные, изможденные лица».Во всем мире – во Франции, в Австралии, в США – текстильная промышленность переживала революционные изменения благодаря внедрению механических ткацких станков. Эти скрипучие машины уже давали представление о том, какого высокого уровня может достичь шум в фабричных помещениях XIX–XX вв. Гул нескольких дюжин ткацких станков был громким и сильно действовал на нервы. Некоторое представление о нем помогают составить рассказы женщин, работавших около 1840 г. на фабриках города Лоуэлл (штат Массачусетс), который считался американским Манчестером того времени. Эти женщины были родом преимущественно из сельской округи Новой Англии. Жизнь внезапно забросила этих людей, привыкших к относительной тишине деревенской жизни, в шумный мир текстильной фабрики. Американка Бенита Айслер собрала и опубликовала их записки. К шуму привыкаешь, пишет одна из работниц, Сьюзан, примерно в 1840 г. А вот посетители, впервые входящие в цех, совершенно теряются: «Они знают, что люди могут приучиться спать даже под грохот Ниагарского водопада – а ткацкая фабрика ему ничуть не уступает, – но все-таки они удивляются, что мы выдерживаем такой шум»[187]
.Наряду с выплавкой железа и стали добыча угля в наибольшей мере способствовала становлению индустриальной цивилизации. Одним из мировых лидеров по добыче угля стала Германия – вместе с Англией, Бельгией и Верхней Силезией. Погоня за каменным углем постепенно превращалась в крайне шумное действо – по мере того, как в нем оказывалось задействовано все больше машин. Рост удельного веса угольной промышленности в горном деле Германии был колоссален. Если в 1820 г. в шахтах Рейнской и Рурской областей трудились лишь 3556 горняков, то к концу века их число достигло 228 593 человек – почти в 65 раз больше[188]
.