Шум прошлого

Но, скорее всего, столь инфантильные мысли роились в его голове по одной простой причине, потому как вырос он в тепличных условиях благополучной семьи, любил себя, свой покой и был уверен не только в завтрашнем дне, но и в победе над временными трудностями. И путь казался таким ясным, выверенным, что почти надуманные творческие муки, были своего рода милым развлечением. Он частенько испытывал уныние и страх, но и это всё было сродни творчеству и перескочив через эти шероховатости, забывшись творческим процессом, устав от очередной серии картин, Костя вздыхал и свысока завидовал простым смертным, которые спокойно делают своё маленькое дело. У него же кожа была тонкая, душа ранимая, а потому так легко было вывести его из состояния равновесия. Простое человеческое счастье, любовь, дети, а попросту говоря мещанство, было не для него. Он был обречён на творчество и готовил себя к бессмертию. В его сознании не могло быть месту случайностям, они его раздражали, он плохо справлялся с ними и коварную кривую жизни подстраивал под себя. Безусловно и у него бывали распутья, чего только стоило ему кошмарное наваждение с Музой! И как всякого не верующего человека его пугали потусторонние силы, пророческие сны и приметы.

Самое печальное во всей этой выспренной истории самокопания было то, что Костя был достаточно посредственным художником, но никто ему об этом никогда не говорил. А обстоятельства складывались так, что однажды ступив на скользкий путь творца он на вопрос «какая специальность?» без всякого смущения, гордо отвечал «художник».

Всё складывалось в этой поездке не так, как мечталось.

Костя сделал несколько шагов, оглянулся в поисках тенистого укрытия и вдруг обомлел. Под довольно большим зонтом прикрученным к раскладному мольберту, в соломенной шляпе, сидел молодой художник. Он привлекал к себе всеобщее внимание не только своей продукцией, но и тем, что на его белоснежной футболке красовались большие буквы СССР. Туристы присаживались на корточки, рассматривали картины, от малюсеньких до больших, которые лежали и стояли на куске брезента расстеленном прямо на земле, что-то спрашивали парня, кто-то протягивал деньги, кто-то с интересом стоял у него за спиной и наблюдал за работой. Процесс создания произведения на глазах у зрителя всегда завораживает и это лучший способ привлечь покупателя. Вначале Косте показалось, что художник пишет портреты, но приглядевшись увидел, что никто ему не позирует. Подходить ближе он не решался. В душе сразу заиграли и стыд за русского, и зависть, что тот пользуется успехом, и ещё парочка чувств столь свойственных художнику профессионалу не привыкшему работать на улице, а думать что он работает на века запёршись у себя в мастерской далеко от посторонних глаз. Но чем можно так привлечь туриста в столь пустом, и неживописном месте как эти развалины? Ведь наверняка и в какой раз он увидит всё ту же мазню, замечательно сделанную под вкус туриста, некое эстетическое эсперанто. А посмотреть тянуло, и он подошёл ближе.

Сомнения, что перед ним свой русский, рассеялись сразу, как только он приблизился в плотную к мольберту и встал за спиной парня. На маленьком табурете стояла жестянка наполненная нашими тюбиками. «Кобальт синий», «Краплак» и «Сиенна» с «Охрой» ловко ложились на холст с помощью кисти и маленького мастихина, из под руки художника рождалась невиданная панорама из дворцов, подвесных садов, фонтанов, мраморных фасадов, ипподромов и крылатых богов. Мёртвый город на глазах у удивлённого зрителя превращался в живой и по нему гуляли древние помпейцы. Была ли это фантазия художника?

— Это ты сам такую штуку выдумал или кто надоумил? — почему-то обиженным тоном спросил Костя.

Парень видно привык к подобным вопросам, а потому не смутившись и не оборачиваясь, продолжая быстро дописывать холст, тут же улыбаясь какому-то англичанину, который выбирал себе картинку, ответил Косте кивком головы указав куда-то вниз, под ноги. Рядом с мольбертом, лежал потрёпанный чемоданчик, а на нём маленький продолговатый альбом, Костя нагнулся и раскрыл его. Это были виды Помпей, одна страница — развалины, а другая — из кальки, накрывавшая эту страницу сверху, полностью воссоздавала картину настоящих доподлинных Помпей, тех которые были до «Гибели..». Именно по этим историческим подлинникам воссозданным археологами и писал парень свою живопись.

Находка была стопроцентной и беспроигрышной, потому как туристы клевали на неё сотнями!

— Что же ты нас, русских, за вахлаков держишь? Мы ведь куда смекалистей местных, — и кивнул в сторону соседа, который изнывая от жары безнадёжно ждал покупателя и не скрывая завистливых взглядов рассматривал толпящихся туристов вокруг русского художника.

— А ты тоже балуешься? — и кивнул на Костин альбом.

Косте стало неловко и он почти застеснялся, смутился от этого вопроса, но потом опомнился и обиделся. Будто его этот прохвост оскорбил, да не только его, а в его лице всё искусство.

— Да, вроде того… но не так, как ты.

— Что, небось Академию кончал и о славе мечтаешь? Как зовут-то тебя?