В небольшой съемной квартирке на улице Верности двое родителей стояли, обнявшись над кроваткой, где спал ребенок.
– Помнишь, Алтынгюль, я говорил тебе, что мой дед, отец моего отца, говорил о том, что рассказывал ему его дед? Что мы происходим от очень, очень древнего царского рода…
– Ну, старики любят болтать! – усмехнулась жена.
– Не знаю, мой дед был не из болтливых… если он говорил правду, то наш первенец – царевич…
– А это я и так знаю! – Алтынгюль склонилась над ребенком и ласково заворковала: – Мой маленький царевич!
И тут ребенок открыл глаза.
Глаза были не смутно-радостные, как у обычных детей, – они были ясные, внимательные и пронзительные, как будто в них была сосредоточена мудрость веков. Эти глаза настороженно обежали присутствующих, остановились на отце.
Губы ребенка разлепились, как лепестки расцветающей розы, и он отчетливо проговорил:
– Сафаиль рошаммон. Сафаиль инасудра рошаммон.