Шура. Париж 1924 – 1926

– Называйте меня, как хотите. Но если я сам назовусь таковым, это будет несправедливо по отношению к вам. Потому что я, в отличие от вас, имел выбор и сам предпочел уехать. Мне не довелось пережить того ужаса и страха, который пережили вы.

– Понимаю, – кивнул Борис, впечатленный его словами. – Но теперь вы, как и мы, в изгнании.

– Это правда, – горько улыбнулся Грищенко. – Все мы теперь в изгнании…

А Шура тем временем стояла рядом, глядя на горящий камин и слушая их разговор, – среди этих талантливых интеллигентных людей, их утонченных бесед, их искусных картин, развешанных по стенам, среди художников и гениев, лакомившихся изысканными блюдами от Алисы Бабетт Токлас, посреди богатого дома Гертруды Стайн, посреди всей этой роскоши она выцепила всего пять слов:

Все мы теперь в изгнании…

Глава двадцать седьмая. Сон, молитва и праздник

Построенный в византийском стиле собор Александра Невского на улице Дарю, который располагался рядом с парком Монсо, в окружении османских домов[5] выглядел чужаком. Благодаря своим массивным куполам, похожим на большие позолоченные луковицы, собор чем-то напоминал московский храм Василия Блаженного.

Собор, освященный в 1861 году, стал важной частью жизни русских эмигрантов, а после революции только усилил свое значение. Не обходили его стороной и европейцы. Восемнадцатого июня 1918 года Пабло Пикассо женился здесь на русской балерине Ольге Хохловой – их свидетелями были Макс Жакоб, Жан Кокто и Гийом Аполлинер.

Шура шла по проходу, по которому семь с половиной лет назад шли Пикассо и Хохлова. Через несколько дней, на Рождество, церковь наполнится людьми, а пока что она была пуста – только пара пожилых людей неподвижно сидела в притворе на одной из лавок. Шура продолжила идти, вдыхая насыщенный и таинственный воздух собора. Подойдя к аналою, она посмотрела на свечи и иконы; казалось, будто святые нашли здесь убежище, обрели терпение и веру в Бога. На протяжении стольких лет люди молились и исповедовались в этих стенах, нашептывая им все тайны мира и будто бы отделяясь от него. Нечто подобное сейчас испытывала Шура.

Прошлой ночью она проснулась в слезах. Ей приснился кошмар. Матушку, Нину и Катю куда-то увезли большевики. И пока ее мать допрашивали и пытали, она наблюдала за происходящим со стороны, не в силах что-либо сделать. Слезы градом стекали по ее щекам. В другом конце комнаты Нина и Катя, обнявшись, рыдали и дрожали от страха. Когда Шура проснулась, она не могла дышать. Ее прошиб пот. Она не спала до самого утра. И сейчас, стоя в соборе, Шура чувствовала, как кошмар медленно просыпается в ее памяти, пронизывая ее насквозь ужасом.

Она прочитала про себя молитву, представив себе лик Богородицы. На Ее лице обычно изображаются боль, тоска и тяготы, и каждый человек считывает их по-своему, в силу своего жизненного опыта. Но порой один переживает то, что никогда бы не пережил другой. И ее кошмар наверняка разделили бы тысячи, миллионы людей, а особенно те, кто остался в России. Реальность увиденного никак не хотела отпускать Шуру. Она помнила крики матери и слезы сестры, помнила, как всхлипывала маленькая племянница. В носу ее застрял прелый запах грязи, плесени и гноя. Ей очень хотелось верить в то, что этот сон – всего лишь отражение ее внутренних переживаний, а не реальность, в которой оказалась ее семья. Если бы она только могла в этом убедиться! Едва только проснувшись, она захотела связаться с Гришей и расспросить его о новостях. Однако звонок обрывался через несколько гудков. Возможно, он сейчас не в Париже. Шура была уверена лишь в том, что хочет увидеться и поговорить с ним. И именно для того, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, она пришла сегодня в храм. Она знала, что собор не даст ей ответы на ее вопросы, однако его мистическая атмосфера словно ограждала ее от внешнего мира, напоминая о том, что ей всего лишь приснился дурной сон и что множество людей – отчаявшихся и одиноких – также приходят сюда помолиться.

Она не знала, сколько времени провела в храме, однако чувство тревоги будто бы поубавилось. Помолившись за невинных и страдающих людей – знакомых и незнакомых, – Шура покинула собор.

Пока она была внутри, пошел снег. Он падал тихо, ненавязчиво и неторопливо. Подняв меховой воротник своего пальто, Шура поправила выбившиеся из-под шапки локоны и быстрым шагом направилась к главной улице. В такую погоду поймать такси особенно сложно. И несмотря на то, что до смены в IRFE еще оставалось достаточно времени, она понимала, что ей стоит отправиться туда прямо сейчас.

Вот уже несколько автомобилей проехало мимо, и Шура начала терять надежду, как внезапно одна машина остановилась прямо рядом с ней. Усевшись в салон и стряхнув с волос снежинки, она сказала:

– Дом десять по улице Дюфо, пожалуйста.

– Александра Верженская?

Шура изумленно посмотрела на водителя.

– Гайто!

– Прости, из-за снега я узнал тебя не сразу.

– Но ты все равно остановился.

– Это моя работа.