Шура. Париж 1924 – 1926

На деле все письма походили друг на друга, за исключением пары деталей, отдельных для каждого из детей. Порой она не могла найти нужных слов для того, чтобы выразить весь тот ужас, который довелось пережить, – погромы, клевету, голод, нужду. Они жили, как жуки в консервной банке, а вокруг гибли тысячи людей. Несмотря на больное сердце и больные суставы, женщина продолжала писать, и писала неутомимо, рассказывая о том, как могла часами ждать хлеба, газа, дров, чая, стоя в очереди с утра до вечера, в туман, холод и снег. С трудом написала она и о том, как Катя растет коммунисткой – марширует в строю, словно маленький оловянный солдатик, и поет хвалебные гимны в честь Ленина и Сталина. Но наряду со всем этим ей не хотелось расстраивать детей.

Она все не могла запечатать письма. Ей казалось, будто бы дети сидят рядом, и она рассказывает все каждому из них.

– Ах! – прошептала она. – Ах, моя дорогая Тиночка… милая Шурочка… дорогие Паня, Коля и Вова..

Валентина была в Стамбуле; она только вернулась из «Режанса» и готовилась утолить тоску по близким, перечитывая их письма. Из Ленинграда пришло неожиданное письмо от матери Константина – оно, словно волшебная мазь, залечивало рану, нанесенную письмом Сергея.

…моя дорогая Валентина, я все еще Вас помню и очень люблю, и от всего сердца приветствую Вас и Вашего супруга. Я желаю вам обоим счастья, любви, мира, спокойствия, радости и согласия на долгие годы.

Моя дорогая Валентина, я ценю Ваш выбор, иного и быть не могло.

Письмо Сергея и его поведение очень удивило меня. Если бы Константин был жив, разве не написал бы он Вам? Или всем нам? Нас известили о его гибели. Константина больше нет в живых.

Прошу, не расстраивайтесь из-за того письма. Живите со своим супругом в любви, спокойствии и понимании.

Моя дорогая Тиночка, я обнимаю и целую Вас. Будьте счастливы! Берегитесь невзгод!

Любящая Вас

Анна Клодт

Валентина показала это письмо мужу. Александр Александрович прежде никогда не расспрашивал жену о ее прошлом, несмотря даже на то, что видел, как Валентина перебирает старые письма, – он предпочитал оставлять ее наедине с ее тайнами. А теперь, читая письмо Анны Клодт, он с удивлением понимал, как же сильно отличается от Константина и по характеру, и по телосложению. Константина больше нет. А он здесь и должен обеспечить Валентину любовью и привязанностью, в которых она так нуждалась.

Александр Александрович дочитал письмо и, расчувствовавшись, протянул руку жене и крепко сжал ее ладонь.

– Она очень учтива. Я должен поблагодарить ее.

Валентина осознала, что впервые не испытывает угрызений совести за новый брак. Она поднялась с места и крепко обняла мужа.

Несмотря на тоску по прошлому, по Алуште, по семье, жизнь Курта Сеита продолжалась. Каждый новый день таил в себе новое приключение. Он вновь получил шанс начать свое дело. На этот раз его партнером стал обрусевший африканец Федор Федорович Томас, когда-то управлявший клубами в Москве. Теперь они открыли кафе «Токатлиан» в Тарабье. Вскоре это место со стильным декором, отличным меню и джазовым оркестром стало пользоваться популярностью у стамбульских богачей. Доход Сеита рос, и он мог чаще баловать жену и дочь.

Вторая беременность Мюрвет протекала хорошо. Курт Сеит снял для них номер в хорошем отеле. Ребенок должен был родиться в конце июля, а хорошее питание, море и спокойная жизнь вдали от города всем пойдет на пользу. Сеит знал, как переживала жена, когда он уходил из дома, и теперь собирался быть как можно ближе к ней и Леман. Все складывалось хорошо. Если бы они остались здесь, то кто знает – может, даже были бы счастливы. Может, Мюрвет родит здесь, в Тарабье. И им тогда не придется возвращаться в ненавистный ему Султанахмет.

И несмотря на все это, Сеит все еще не свыкся с мыслью о втором ребенке. Он по-прежнему чувствовал себя обманутым.

И это чувство не хотело покидать его.

Шура лежала в объятиях Павла и слушала его мерное дыхание. Она понимала, что очень скучала по этому, по чувству присутствия в жизни человека, чья любовь согревает и успокаивает ее. Счастье нагрянуло совершенно неожиданно.