Шуршание философа, бегающего по своей оси

Какой-то мужчина обернулся.

– Как, вы не знаете? Мы изменили своё направление только что. Теперь люди не идут к своему концу. Люди сами могут выбирать себе будущее.

– Ну, здорово.

Парни чокнулись пивными кружками и дружно приветствовали новую эпоху.

ФЕЙГА СРЕДИ ДЕРЕВЬЕВ И НИКОГДА НЕ ВИДЕТЬ ЛЮДЕЙ

Она сидела на стуле и гостеприимно морщилась. Ей казалось, что она улыбается так: оскал в четверть лица, скулы вытаращены и немного прикрыты глаза. Лицо исторгнутое, никому не досталось – ей. Ноги из юбки, прибраны под стул, рука пальцами бежит по колену – нервная, но она вся из такого: глаза мощные, волосы чересчур. Улицами ходили, её не видели, теперь наткнулись тут, садятся поговорить: скучно им или ищут.

– Что? – спросил. – Расскажи.

– Я была раньше очень толстая, в детстве, – сказала.

– Да ну?

– Очень толстая.

– Ясно. А любишь фильмы или пироги?

– Люблю.

– Можем пойти в кофейню утром? У меня есть «Крёстный отец».

– А я не верю в это.

– Во что?

– Ну, в то, что религии там, обряды.

– А я и не говорил.

– Поняла.

Куда-то подевались вспышки. Раньше её снимали, а потом выключилось. Она сама как фотография – никуда не денется, мыски приросшие – хотела балериной быть, встать и уйти – тоже ведь концерты, представления, но этому с детства учиться. А она толстая была в детстве.

– Ты всегда так боялась людей?

– Я не всегда.

– Тебе платят?

– За это?

– Да. Хорошо платят?

– Мы договорились, что мне не будут платить. Просто они разрешают мне жить в их доме.

– И у тебя есть своя комната?

– Да, наверху небольшая комната. Я развесила там лампочки.

– Ясно. А тебя можно поцеловать?

– Ну да, меня можно поцеловать.

Она закрывает глаза и сосредоточенно ждёт, когда к ней подойдёт это – концентрация жизни, рот мокрый, как у всех. Ей не жалко. Если им так нравится мотать мокрыми челюстями её губы, надо потерпеть… Всё, рот отъехал, и лучше бы успокоиться, но нет: опять открывается прерывисто (видимо, очередной текст) .

– Не помню твоего имени.

– Меня зовут Фея, но лучше Фейга.

– Это же другое имя.

– Ну, все имена разные.

– Ладно, Фейга. А вот скажи, у тебя есть цель?

– Сейчас?

– Да нет. У тебя есть большая цель?

–  Я хочу жить в доме среди деревьев и никогда не видеть людей.

– Ты немного странная.

– Возможно. Доктор Калеб говорит, что мне не нужен дом, но нужно разговаривать со всеми, тогда я пойду на поправку.

– А чем ты болеешь?

– Ну, я не люблю людей.

– Это со всеми бывает.

– Наверное.

Она как в музее каждый раз – экспонат, но только говорить приходится, но только приходится позировать, переворачивать глаза, как все они делают. Еда идёт в рот, который недавно целовался. Через зубные щели продираются волокна бордового мяса, человек жуёт. Тут ещё и ресторан сразу же: у них свидание.

– Все едят на свиданиях, – продолжает она мысль.

– Это удобно. Тебе удобно так?

– Конечно, я не голодна.

– Тогда я поглажу тебя по щеке. Мне нравится, как ты стараешься.

Одинакового размера пальцы плывут по направлению к голове. Она трясет коленкой и пробует не отвернуться, не выпасть… Ведет взглядом большую бежевую руку из пространства к своему виску, теряя её из поля зрения только в конце. Рука елозит по щеке вверх-вниз и затем возвращается обратно в пустоту. Так странно, что у него нет лица и всё по частям: рука, рот, голос…

Конечно, никто не учил её быть фейгой, и это не в один момент началось. Она медленно съезжала с этой общепринятой полосы, она падала в кювет и была при этом подозрительно счастлива, так что кто-то принял всё это за искусство и стал выставлять её в передвижной галерее с единственной работой, которой была она сама. Посетители оплачивали входной билет в неё и после этого могли делать всё, что угодно, кроме того, что могло испортить работу, повредить её внешне или изнутри. Этого вот делать нельзя было.

Раньше считалось неприличным просто смотреть и трогать, и люди забирали фейг к себе домой, выкупали навсегда и потом запускали в понятные человеческие обстоятельства. Это было весело им – наблюдать, как фейга растеряется, попав в стандартную человеческую жизнь. Это было смешно им, и все вокруг уважали благородный поступок и то, что человек так весело развлекается.

Некоторые влюблялись серьезно, привыкали к фейгам, хотели их обезопасить, спасти, но взамен была только видимость, и сказка получалась дурного сюжета, но собственники не хотели её останавливать: собаки, дети, дачи – они добавляли новые детали в произведение. И всё-таки картина мира не складывалась.

Фейги не гордились собой и не проповедовали себя, они мирно прикреплялись к чьей-то жизни, чтобы кормиться, и тихо мечтали о своём одиночестве. Это было довольно жестоко с их стороны – они разрушали людей иногда, но их самих невозможно было разрушить, они были по-своему неприкасаемы.

– Моё время истекло, кажется…

– Да.

– А ты будешь тут дальше сидеть?

– Буду тут сидеть.

– Что ж, я ничего не понял, что ты такое, но было интересно.

– Хорошо.