Шуры-муры на Калининском

— Куда он потом делся, Наум этот? Ни слуху ни духу. Интересный был персонаж, не человек, а именно персонаж! Маленький, верткий, постоянно в движении, некрасивый, с писклявым блеющим голосом, но все бабы были его, это ж как надо было уметь! Он, как самый юркий сперматозоид, всех растолкает, ото всех увернется, каждого обманет — и вот он, всегда самый первый, во всей красе, прошу любить и жаловать! И когда он появлялся в компании, все остальные мужики просто моментально шли на хрен. Он и кличку получил соответствующую — «виртуоз». Легенды о нем ходили побогаче, чем про Эстерку эту.

— Да, но с мозгом он точно не дружил, — добавила заметливая Павочка.

— Это правда, — мечтательно отозвалась Лидка, — у него мозги всегда были на метр ниже… Кто бы сейчас сказал — не поверила, что все это в принципе было возможно, — произнесла Лидка. — Но они точно выступили тогда лучше всех, остальные просто не в счет.

— Ну ты себя-то с этих счетов не сбрасывай, тоже мне, скромница, — усмехнулась Ольга. — Ты там так фонтанировала идеями, никакой Мата Хари не снилось!

— Так, девки, не смущайте молодежь! — прикрикнула Лидка. — Мой сюжет давайте опустим. Как говорится, мужу и псу не показывай жопу всю!

— Мать моя, разве среди нас есть твой муж? — Павочка вылупила глаза и стала демонстративно крутить головой в поисках мифического супруга.

Левушка на всякий случай отвернулся. Он почувствовал себя подростком, которого застукали за чем-то неприличным и что жестокое наказание вот-вот последует. Ладони вспотели, его прошиб пот, и он инстинктивно положил ногу на ногу, чтобы не допустить никаких казусов. Всякое могло случиться, его горячая, газированная, как из сифона, кровь, да еще изрядно разбавленная алкоголем, ударила в голову и в пах практически одновременно, он заерзал на стуле и вжался в сиденье.

Матроны же за столом его совершенно не стеснялись, да и не приучены были стесняться, спокойно переговаривались, раздавая карты и пыхая вонючими беломоринами. Они прежде всего тешили сами себя, хохоча, перекрикивая друг друга и углубляясь в воспоминания, а с другой стороны, совершенно не отметали педагогический характер своих былин. Конечно же, бабы хвастались перед смущенным мужчиной своей бесшабашной молодостью и творческими возможностями тех, оставшихся в прошлом, молодых и талантливых людей, включая их самих, с которых до сих пор вполне можно было брать пример. Но у Павочки была еще одна задняя мысль — поделиться с мальчиком пикантными историями боевого и совершенно невероятного прошлого его подруги. Она почему-то не подумала, что такие истории отпугнуть не способны, наоборот, только еще сильнее могут взбудоражить пылающую еврейскую кровь Льва, которую он изрядно разбавил коньяком.

Сплошная импровизация

— Помните, как это было красиво — вдруг из темноты возникли те прекрасные двое, молодые, лоснящиеся… — продолжила Надька. Она повела перед собой рукой, как Кутузов, посылающий привет своим войскам у деревни Бородино, замедленно и многозначительно. — С безупречной физикой, без единой жиринки. На Эстерке не было ничего, кроме широкого блестящего оплечья, которое она по-тихому одолжила в театре, а на Наумке болтался золотой пояс с кистями, между которых выглядывало орудие труда. Ну и стали они… ох, даже не знаю, какое слово подобрать, девки! Они ж не просто трахались там или сношались, на матерном вообще не хочу, они же двигались под бешеную музыку, хотя музыкой это назвать было трудно, как настоящие боги, и на мой тогда уже просвещенный взгляд не было в этом ничего пошлого. У всех прям замерло сердце! Ну уж у меня точно!

Каждая из дам по-разному воспринимала происходящее на тех давних подпольных встречах, но для всех для них эти выступления были именно художественными спектаклями, стремлением к творчеству, поиску, свободе и красоте, и ни одна, даже Пава, не считала эти акты оргиями, смертным грехом или развратом. Творчество. И точка.