Шустрый

– Вот ты наворотил. Ну, я за тебя вступаться не буду. Ишь чего придумал! Ты о семье-то подумал? А? Что немилость и на нас упадет? О детях подумал? Ни о чем ты не подумал!

– Умолкни, проклятая, – отвечал Поп, выпивал залпом, и снова наливал.

20. Направление

Если не знаешь точно, куда ехать, а знаешь только приблизительное направление; если кругом опасность, и неизвестно, где ее больше, где меньше; если разбойник ограбит, жандарм арестует, а простые жители, завидя, могут сдать жандарму просто так, без всякой для себя выгоды окромя возможности позлорадствовать всласть – выбирать нужно где теплее. А теплее – это к югу. Шустрый, человек практический, наверняка выбрал юго-западную дорогу. Так решил Сынок, седлая скакуна.

Купить у соседа. Так посоветовал Шустрый. Цена та же, побочных расходов, возможно меньше.

Много ты понимаешь, Шустрый! Не с руки мне сейчас к соседу ехать. Да и негоже человеку твердому и принципиальному решать заново то, что уже решил ранее.

И Сынок, сложив бумаги в портмоне, полетел по юго-западной дороге.

21. Iura Humana

Велики просторы, амичи, и редки на этих просторах селения, городки и городища, постоялые дворы, ехать нужно долго. От городка к городку перебирался немой столяр с семьей, спал урывками в шариоте, будя Пацана и отдавая ему поводья. Полянка охала, Малышка часто плакала.

Полянка говорила, что чем так страдать и мучиться, лучше было ей «поехать в актрисы». Ну, помыкались бы без нее год-другой, а там глядишь и вернулась бы она. Пацан стал ее стыдить, она огрызалась, а затем Шустрый с помощью пацана объяснил ей, что за актрисы и почему. Пацан, для которого «все это» было не меньшей новостью, и до которого дошло наконец значение слова «бордель», был поражен. А Полянка сказала, что и это не очень страшно, ну и подумаешь, притерпелась бы, а теперь вот она кашляет, потом заболеет и издохнет по милости «всех», и ничего в этом нет хорошего, сколько не ищи.

Дождь перестал, Полянка, оставив Малышку мужчинам, отправилась в придорожные кусты посрать, и долго там возилась, а Шустрый тем временем объяснял Пацану:

– Это она хорохорится, не обращай внимания.

– По-моему, она серьезно говорит.

– Да, и может даже верит в то, что говорит, но ты все равно не обращай внимания. Неужто ты думаешь, что она вот так вот, с легкостью, бросила бы тебя, Малышку, меня – и поехала бы сношаться с чужими мужчинами? Она же своевольная, мать твоя. Ты что, не знаешь? Не потерпела бы она, чтобы ее чужие мужчины лапали. В ней врожденное чувство достоинства. И она этим достоинством дорожит. Да и любит она очень крепко.

– Кого?

– Тебя, Малышку, меня. Не уехала бы.

– Не уверен, – сказал Пацан, хмурясь. – Очень она твердо это говорит.

– Хочешь – проверим?

– А как?

– Есть один верный способ.

Полянка вернулась в шариот, и Шустрый, взяв вожжи, сказал:

– Вот что, Полянка, если тебе действительно так всё надоело, и хочешь ты в бордель, так тому и быть. Разворачиваемся и едем обратно, сдам я тебя с рук на руки Сынку.

И стал разворачивать шариот.

– Что он говорит? Я не всё поняла, – сказала Полянка базарным голосом, но не очень уверенно.

Пацан перевел все дословно.

Полянка насупилась. А Шустрый, развернувшись, щелкнул кнутом, и шариот полетел в обратном направлении. Ехали минуты две, и вдруг Полянка залилась ревом и закричала:

– Нет! Миленькие, да что же это, да за что же мне такое! Нет! Не брошу я вас! Вы без меня пропадете! Нет! Стой!

И вцепилась в локоть Шустрому, чуть не выронив Малышку – Пацан подхватил.

Шустрый остановил лошадь, посмотрел мрачно в умоляющие, полные любви, глаза Полянки, и сказал:

– Больше мне не перечь, блядь такая.

Она поняла. Снова развернулись и продолжили путь на юго-запад, а Полянка накинулась на Шустрого и стала его целовать – в щеки, в губы, в шею, в уши, и тереться щекой о его грудь. Шустрый передал вожжи Пацану, который, держа одной рукою Малышку, еле успел их ухватить.

В третьем по счету городке нашлись постой, ужин, и лавка ростовщика. Пацан, сопровождаемый Шустрым и следующий его инструкциям, улаживал, покупал, договаривался – и справлялся со всем на славу, проявляя находчивость в нужные моменты. Переночевали, и на рассвете снова отправились в путь.

Пошел дождь, и к вечеру все, кроме Малышки, кашляли и ругались с досады.

Прибыли в небольшой город. Некоторые дома оказались каменные. Повстречались по пути несколько калек в остатках униформы, просящих милостыню Христа ради. Местные. Воевать они более не могли в виду увечий, некоторым не хватало конечностей, для работы не годились – лишние рты, не нужные боле ни государю, ни отечеству, ни даже семьям своим в случае тех, у кого таковые имелись. И хотя Шустрый, бывший их противник, спешил, и вовсе не был сентиментален, все же он трижды остановил шариот, и, спрыгнув на землю, молча дал каждому половинку денария серебром, и продолжал путь, не слушая благодарных излияний. Полянка и Пацан тоже молчали.