Шустрый

Шустрый отпустил Вдовушку. Та с ненавистью посмотрела на Малышку на руках у Пацана.

– Мы тебе заплатим, – сказал Пацан, вынимая золотую монету.

Монета произвела впечатление. Вдовушке хотелось с горя выпить, но было не на что.

– Я не знаю, есть ли у меня еще молоко, – сказала Вдовушка.

Пацан, не обращаясь даже за консультацией к Шустрому, сказал:

– Сейчас проверим. Сядь.

Вдовушка села. Ей дали на руки Малышку. Малышка заплакала. Вдовушка обнажила не стесняясь грудь и придвинула к ней Малышку. Малышка моментально нашла сосок и стала сосать не хуже, чем насос, движимый изобретением господина Уатта. Вдовушка поморщилась. Потом еще поморщилась. Но вскоре щеки ее разгладились, глаза прояснились, а на лице появилось подобие улыбки.

Лет двадцать ей, подумал Шустрый. Может двадцать два.

Накачавшись молоком, Малышка сперва обосралась, а когда ее помыли и закутали, уснула сладко на руках у Шустрого.

– Поедешь с нами, – сказал повелительно практичный Пацан, стараясь не думать о судьбе матери – о ней следовало подумать, и подумать крепко, но после, когда все уладится, когда Малышка будет в безопасности.

– Никуда я не поеду, – мрачно сказала Вдовушка.

Пацан подумал-подумал, и вознамерился уже хлопнуть ее по щеке, чтобы не умничала, и чуть сие не произвел, но Шустрый поймал его руку.

– Послушай, – сказал он Вдовушке. – Мы дадим тебе денег на обратную дорогу, и найдем попутчиков честных. Мы не причиним тебе зла.

Она слушала завороженно звуки чужого ей наречия. Ей действительно нечего было терять. Были в городе кормилицы, которым было чего терять, но Шустрого с Пацаном принесло именно на эту улицу, и именно в этот дом.

Пацан перевел слова Шустрого.

23. Защита отечества от подлых врагов

Дальше дело пошло споро. Боевые действия велись где-то к северу от тех мест, по которым проезжали Шустрый с Пацаном, Малышкой, и Вдовушкой. Нищета кругом стояла страшнейшая, со следами недавних потрясений, но золото действовало безотказно, и почти везде находились и ужин, и ночлег. Одежда приобрела негодный вид – непонятно, какого цвета, где сшита и для каких целей, и это было путешественникам на руку – никто не предполагал в голос, что явились они из иной части коалиции, или везли с собою серьезные деньги. Оборванцев везде полно. Ферда поповского продали вместе с шариотом, и ехали теперь с попутчиками, за небольшую плату.

Везде встречались нищие калеки, на многих – элементы униформы. Некоторым Шустрый давал мелочь – не всем подряд, деньги следовало экономить.

– Мы ведь вернемся за маман? – спрашивал временами Пацан. – Когда вернемся, нужно ей гостинцев будет купить, и платье.

– Обязательно, но только сначала нужно утвердиться, нажить добра, чтобы были деньги, и чтобы маман не срамно было в дом пригласить.

– Это понятно. А долго нужно утверждаться?

– Надеюсь, что не очень.

Прибыли в большой город, основанный еще древними римлянами. Шел октябрьский дождь. Над узкими улицами возвышались готические громады церквей, известняковые стены серели сквозь пелену дождя. На Пацана город впечатления не произвел – он очень устал и хотел спать. Вдовушке город нравился, она таких раньше не видела. Ей также нравился Шустрый, но это она старалась скрывать.

Идя по улице, Шустрый заприметил знакомого в военной форме и быстро отвернулся, и потащил Пацана, несущего Малышку, за рукав. Вдовушка повлекась за ними. Повернули за угол. Нужно было убраться из города, но Шустрый опасался, как бы ему, когда будет его очередь нести Малышку, не пришлось нести еще и Пацана. Необходим отдых.

Нашли постой – мезон о трех этажах для заезжих, заплатили вперед за ночь, но не успели еще взять ключ от комнаты, как в крохотный вестибюль вошли трое – все военные.

– Хо, Шустрый! – сказал жуайельный голос.

Оказалось – давнишний знакомый, вместе служили.

Вдовушка смотрела испуганно, а Пацан делал вид, что слишком устал и смотрит на всех мутными сонными глазами, тем более что это было правдой. Хотя на самом деле он тоже боялся.

– Привет, – ответил Шустрый, стараясь улыбаться.

– Ну! Где пропадал, почему живой?

– Ребята, мне нужно выспаться, я вам всё завтра расскажу.

– Это хорошо, что расскажешь, а только до завтра ждать нельзя.

– Почему?

– Никак нельзя, Шустрый! Что это ты на улице от меня нос воротил?

– Не воротил.

– Сделал вид, что не замечаешь. Нехорошо, солдат! Ты не дезертир ли часом?

– С чего ты взял!

– И не лазутчик вражеских сил? А?

– Ну какой я лазутчик!

– Это жена и дети твои?

– Э…

– Парень на тебя совсем не похож. Женка ничего, грудастая. Как поживаете, мадам? Ну да ладно. Парень большой, авось и прокормит семейство в твое отсутствие. Ну, пойдем, Шустрый.

– Куда пойдем?

– Как куда? В казарму. Куда ж еще. Кончилось твое увольнение, Шустрый, на рассвете выступаем. Лишняя одежонка солдатская найдется, мушкет ты получишь. Ужином накормим. Можешь и жену с детьми взять с собою на предмет ужина, потом домой сами доберутся.

– Слушай, я сейчас не могу.