Шустрый

В центре, возле старенькой деревянной церкви, остановились. Пацан порасспрашивал прохожих. Оказалось, что сразу за городом помещался постоялый двор, бывшая ямская станция, ныне переоборудованная и снабженная дополнительными удобствами вроде ночных горшков. Простыней не нашлось, только солома. Шустрый пообещал себе, что выспится – силы на исходе.

Малышка плакала несколько раз за ночь, а под утро притихла и уснула сладко – тоже умаялась. Рассвет они проспали. Шустрый проснулся от топота ног за дверью. Глянул в окно – солнце забралось на серьезную высоту. В дверь застучали.

Он вскочил на ноги, вспоминая, куда сунул сундучок с заряженным накануне пистолетом. В дверь ударили ногой. И еще раз ударили. Он кинулся к сундучку. Засов отвалился, дверь распахнулась.

– Смирно! – раздалась команда на наречии Шустрого, и он вытянулся, так и не успев открыть сундучок, потому что увидел дуло, направленное ему в лоб.

Пацан вскочил, протирая глаза. Малышка проснулась и заплакала. И после этого окончательно проснулась и рывком приняла сидячее положение Полянка.

За спиной Сынка стояли двое – здоровенные парни.

– Это полиция, – сказал Сынок в ответ на вопросительный взгляд Шустрого. – Наречия вашего они не знают, поэтому я вам скажу, как есть. Фемину мы заберем в любом случае, а вы – как хотите. Терпению моему пришел конец, и одно слово от вас, которое мне не понравится, послужит толчком к развитию неприятных для вас событий, вплоть до казни за эспионаж. Но сейчас они еще не знают, что вы эспьон. Они думают, что вы мастеровой, укравший у меня собственность, и что я готов вас простить и не наказывать, если собственность моя будет мне сейчас же возвращена. Вы должны быть мне за это благодарны. Если малый ваш … – он посмотрел на Пацана … – скажет сейчас хоть что-нибудь … вы понимаете … Не говоря уж о том, что господам блюстителям порядка обещано вознаграждение, и поэтому верят они только мне. Я вижу, что вы пришли к благоприятному для всех выводу. Бушевать не будете?

– Нет, – сказал Шустрый.

– Вот и хорошо. А ты не будешь?

– Нет, – сказал Пацан, косясь на Шустрого.

Сынок оборотился к полицейским.

– Возьмите женщину и отведите в карету. И там меня подождите.

Перепуганную Полянку взяли под локти. Она вздумала было оказать сопротивление, но посмотрела на Шустрого, и он покачал головой – нет. Она растерянно оглядывалась, и ее пришлось слегка подталкивать. За дверью она зарыдала в голос, и у Шустрого сжалось сердце.

Сынок спрятал пистолет и вытащил бумажник.

– Ну-с, – сказал он. – Деток-конфеток считайте моим подарком, так и быть. Да и лишние рты с теперешним упадком – лишняя забота. Свои расходы я не считаю, потерянное время тоже. А за Полянку с меня причитается – те же пятнадцать денариев. Из них я вычитаю два – на горячительные напитки полицейским. Вот, пожалуйста.

Он отсчитал тринадцать денариев и положил их на тот самый сундучок.

– Зря вы не сменили экипаж, господин Шустрый. Поповский шариот бросается в глаза.

– Да, – сказал Шустрый. – Не учел. Жалко.

– Всё, господин Шустрый. Надеюсь, мы никогда с вами больше не увидимся. Я человек вовсе не злой, и поэтому желаю вам в жизни счастия безо всякой меры. – Он повернулся к Пацану. – И тебе тоже. Равно как и сводной сестрёнке твоей.

Он быстро вышел.

22. Кормилица

В приграничном городке нашлась лавка, торгующая ювелирными изделиями, золотом, драгоценными камнями, и прочими предметами вожделения многих. Шустрый держал на руках Малышку, а Пацан торговался – и выторговал на все оставшиеся сбережения двадцать две золотые монеты не очень большого размера. Каждую, даже не прося совета у Шустрого, попробовал на зуб. Настоящие.

Двое нищих просили милостыню возле церкви. На одном был мундир с короткими солдатскими фалдами, на другом картуз ополченца. Ополченец выглядел приемлемо, а вот с солдатом, на взгляд Шустрого, было что-то не то. Шустрый тихо велел Пацану спросить, какого он полку, послушал ответ, присматриваясь к глазам и прислушиваясь к интонации. Конечности у солдата все были на месте. Возможно, он снял мундир с погибшего или раненого; также возможно, что он этого раненого, нищего ветерана, сам же и ранил, а потом прикончил. У нищих свой мир и свои войны. В карманах у Шустрого оставались еще какие-то медяки, и он отдал их нищим.

Нашелся словоохотливый пьетон, который объяснил, что всего лишь двух кварталах отсюда живет солдатская вдовушка, месяца два назад родившая, и буквально вчера ребеночка потерявшая. Пацан, практичный, тут же сказал:

– Кормилица.

Отправились к вдове. Их тогда много развелось повсюду. Постучались.

Вдовушка оказалась худая, мрачная, и не хотела пускать. Пацан кивнул Шустрому, и Шустрый взял вдовушку за горло, чтобы не кричала. Пацан, с Малышкой на руках, объяснил тем временем, что вот, путники они, следующие в края заграничные, а там тепло и сытно, а меж тем вдовушек солдатских с молоком в вымени пруд пруди, не захочет – не надо, придушим и найдем следующую, а захочет – может ехать с ними. А им дитё надо спасать, дитё не ело давно.