Шут Балакирев, или Придворная комедия

(падает на колени перед Екатериной)

Государыня-матушка! Не дозволяй ему под пулю вставать! Это он с жизнью покончить хочет! Из-за меня и сыночка нашего. Фрейлины, стервы, нашептали ему: мол, не его это ребеночек... А я говорю – его! Мне лучше знать! Твой мальчишка, Ваня! Твой!

Балакирев

Конечно, мой, Дуня... Ну что ты?

Дуня

Ты ж ко мне из тюрьмы прибегал. Во сне... Сам же рассказывал.

(Плачет.)

Балакирев

Конечно, прибегал. Потому что – люблю. Встань. Не срамись... Люди же кругом... Отведи ее, маменька...

Анисья Кирилловна оттаскивает плачущую Дуняшу.

Стреляй скорей, царевич! Не томи! Яблоко перезреет – само упадет!

Голштинский

Ахтунг!

(Поднял платок.)

Фойер!!

Грохнул выстрел. Яблоко, развалившись на куски, слетело с головы Балакирева. Возгласы ликования. Только Дуня, вскрикнув, упала в обморок. Бурыкина бросилась к ней, обмахивает веером.

Шапский

Ура! Попал!! Ядрена вошь! Попал!

Лакоста

Браво, царевич!

Голштинский

Вундербар! Виват Вильгельм Телль!

Балакирев

(пошел к царевичу)

Ай да Петруша! Ай да стрелок! Позволь обнять!..

(Обнимает царевича.)

Теперь мы с тобой судьбой, царевич, повязаны. Значит, дружить должны, как яблоко с яблоней... Но сперва поклонимся царице! Уж она, сердечная, так за нас перживала! Так перживала...

Екатерина

Еще бы! До сих пор руки дрожат, черти вы эдакие!!

(Целует Петрушу, Балакирева, потом и Голштинского.)

Думаю, это дело обмыть надо – или как?

Голштинский

Натюрлих! Алле геен тринкен!

Екатерина

(смеясь)

«Тринкен»! От тебя, принц, другого слова и не услышишь... Спаиваете вы, немцы, нас, русских... Ох, спаиваете!!

Екатерина, Голштинский и Петруша уходят, весело переговариваясь. Балакирев бросается к Дуне.

Балакирев

Дуня! Голубушка!.. Да что с ней?!

Бурыкина

Упала в бесчувствии... Да я сама чуть не померла со страху... А ну как пристрелил бы царевич?

Балакирев

Кто пристрелил? Кого?

(Анисье Кирилловне.)

Маменька, вы их не предупредили, что ль?

Анисья Кирилловна

Бурыкиных предупреждать – только дело портить. Они ж у нас честные! Врать не могут, а правдой своей дурацкой – угробят...

(Обмахивает Дуняшу веером.)

Ну очухивайся, Дуня! Некогда тут разлеживаться!

Дуня

(открывая глаза)

Живой Ваня? Живой?

Анисья Кирилловна

А то какой? Ты что, дурочка, и правда решила, что я сына на смерть пошлю?! Я ж тебя учила – судьбу свою пытай, да умом притом шевели... Ружья гренадеры во дворце холостыми заряжают – всем известно. А яблочко – оно на ниточке... Лакосте только дернуть – так и любой не промахнется...

Балакирев

Ты, Лакоста, кстати, плохо в этот раз дергал... Принц еще только поцелился, а ты уже – дерг-дерг...

Лакоста

Я дергал правильно. Это Ушастик яблоко склеил плохо... Я еще даже и не дернул, а гляжу – оно уже рассыпается...

Ушастик

Чего?

(Приложил руку к уху.)

Лакоста

(кричит)

Яблоко клей правильно! И не на ровные половинки режь, дурак!

Ушастик

Я склеил правильно... Это Иван головой тряс...

Шапский

Точно! Тряс! Я тебя, Иван, как ентому «Вильгельм-Телю» учил? Яблочко сгрызть только на треть...

(Берет яблоко, сгрызает.)

Облизни и клади на самое темя...

(Ставит Балакиреву огрызок на голову.)

Вот! А потом зорко следи за стрелком. Когда чувствуешь – мол, пора, палец отпускает, – тут Лакосте делаешь знак глазами...

(Балакирев выразительно вращает глазами.)

Во так! Да!

(Балакирев снова завращал глазами.)

Шапский оборачивается и видит в глубине сцены принца Голштинского и Петрушу с пистолетом в руках. Они уже изрядно выпили.

Голштинский

(радостно)

Нох ейн мал? Гут!

(Вынул платок.)

Ахтунг!

Балакирев

Погоди, принц... Какой «ахтунг»? Это ж мы ж так... просто обсуждаем... Стой! Не маши рукой, дурак!.. Не маши!

Голштинский

Фойер!

Махнул платком. Раздался выстрел. Балакирев схватился за грудь, стал медленно оседать. Яблоко упало с его головы и покатилось по сцене...

Картина седьмая

Картина эта возникла как бы в затуманенном сознании Балакирева.

...Увидел он поле на берегу реки. На краю поля сидел бородатый музыкант и печально играл на каком-то диковинном инструменте, напоминающем древний фагот. По полю кругами бродили странные люди, изредка поглядывая на толстую веревку, спускающуюся прямо с неба. Иногда кто-то из них подпрыгивал, пытаясь ухватиться за конец веревки. Но веревка была высоко, и человек падал в траву, а бродившие, равнодушно переступив через упавшего, продолжали свое тупое круговое движение. Среди этих людей Балакирев с изумлением увидел Монса, державшего свою отрубленную голову под мышкой. Рядом были шуты Карлик и Педрилло...