Шут герцога де Лонгвиля

Неожиданно выяснилось, кем на самом деле является мнимый Анри, и я прошу достопочтенный суд вынести ему справедливый приговор, учитывая жестокость барона и его склонность к временным помешательствам. Я не называю его истинного имени, ибо не могу допустить, чтобы позор этого человека пал на честь целой фамилии, заслужившей славу в крестовых походах и честной борьбе на поле брани…»

Глава 33

За день в камеру никого не сажали, и Анри изнывал от одиночества, хотя, скорее всего, больше от того, что не находил себе дела.

И снова погас дневной свет. И опять пришло утро.

Сквозь зарешеченное окно можно было наблюдать, как в высоте расчищается небо, и уже начинает проглядывать почти забытая синева холодных небес. Веселое солнце пыталось прорваться в камеру через нагромождения тюремных построек, и это никак ему не удавалось. День обещал выдаться щедрым на свет и яркость. Но взамен он собирался сковать хрупким льдом оставшиеся после дождей лужицы. Чтобы дети могли с разбегу разбивать водяное стекло и радоваться мелодичному хрусту.

Послышались шаги, и вскоре к заключенному вошел человек, вернее даже ЧЕЛОВЕЧЕК, юркий и неуязвимый. Он напоминал насекомое. Особенно наталкивали на подобные ассоциации мерзкие усики непонятной окраски, когда-то считавшиеся черными, а сейчас покрытые сединой, словно владелец окунул их в сметану и забыл умыться.

– Ты будешь слуга господина де Лонгвиля? – осведомился человечек.

– Да, я, – ответил юноша.

– Ну, тогда слушай приговор! – торжественно произнес гость и полез в рукав за бумагой.

– А, собственно, в чем я провинился? – попытался выяснить Анри, но равнодушный служитель закона, не обращая внимания на его слова, принялся зачитывать бумажку.

– «Учитывая злонамеренность кражи, совершенной вышеозначенным человеком, справедливейший суд приговорил преступника, как вора, к смерти через повешение!» – победоносно завершил он свое чтение.

– Как же? – растерялся юноша. – Но ведь вы даже меня не спросили ни о чем, я же могу всё рассказать, откуда у меня драгоценность. Я ведь даже не знал, что она – драгоценная… Передайте судьям, что я хочу поговорить с ними!

– Ты думаешь, у них дел больше нет, как только выслушивать вранье всяких разбойников? – без доли жалости произнес человечек.

– Но ведь так не бывает! – воскликнул Анри. – Нельзя убивать ни за что!

– Казнь – не убийство! Это кара. Она всегда назначается судом, а, следовательно, справедлива. Честные люди сюда не попадают. И священный долг правосудия избавлять мир от скверны и мрази, чтобы люди могли спокойно жить – самодовольный человечек взглянул на Анри и с иронией заметил. – О, да вы, господин вор, оказывается, настолько чувствительны, что изволили плакать?

– С чего ты взял?! – зло спросил юноша, рывком смахивая с ресниц досадную влагу.

– Достаточно увидеть твой красный нос! – ответил слуга справедливости. – У меня уже глаз опытный. Немало вас бьется в истерике, услышав приговор! Многие рыдают. А кто-то и кончает самоубийством. Но стоит ли так себя утруждать, если через несколько часов ты и так оставишь этот мир? – он сдержанно засмеялся. – Зачем отягощать свою вину перед Господом еще одним грехом?

Молодой человек с ненавистью смотрел на него, а тот продолжал:

– Вот помню, в соседней камере какая-то девчонка, взятая за колдовство, так испугалась костра, что ночью изгрызла зубами руки и к утру вся истекла кровью… Ты б видел, сколько работы она всем нам задала, мерзость такая!

– Она так страшно умерла, а тебе ее не жаль? – воскликнул Анри.

– Еще чего! – спокойно ответил страж закона. – В моем сердце нет и никогда не будет места жалости! Жалость к преступникам само по себе уже почти преступление. Я не жалею таких, как ты! – он задумался на мгновение и добавил. – Но иногда я просто удивляюсь. Вот, например, удивляюсь тебе. Как ты мог, проходимец, позариться на фамильное достояние человека, приютившего тебя, подобравшего тебя с улицы, давшего тебе кров и пропитание! Щенок паршивый!

Анри молчал.

Гость собрался уходить, и уже стоя на пороге, кинул напоследок:

– Жить тебе до вечера, не скучай! – после чего дверь за ним с лязгом захлопнулась.

Но не прошло и четверти часа, как она вновь отворилась, и в полумрак камеры ворвалось нечто шелестящее, от которого за милю распространялся чудесный запах, аромат, уже позабытый молодым человеком, но теперь вселяющий надежду в сердце узника. Так пахло освобождение. Так пахло платье Генриетты.

Да, да, это была она – госпожа Генриетта. А он-то думал, что уже не увидит ее.

– Мой бедный Анри! – воскликнула неожиданная гостья. – Я уже знаю, что они хотели с тобой сделать! Негодники! Продажные бездельники! Как хорошо, что я успела вовремя!

– Вы мне не снитесь, госпожа баронесса? – спросил молодой человек, боясь поверить своему счастью.

– Нет, не спишь! – улыбнулась Генриетта. – Только теперь я уже не баронесса, я вышла замуж за маркиза де Шатильона.

– Поздравляю вас, моя госпожа! И смею предположить, что теперь вы любите своего избранника. У вас лицо счастливой женщины. Вы так и светитесь добросердечием, чего я в вас раньше не замечал.