Шут герцога де Лонгвиля

Как зарождается легенда? Из домысла, из любопытного желания продлить, догадаться, узнать о чем-то, заслуживающем внимания. Порой хочется соединить несоединимое, приписать радость и доброту, разбудить счастливый финал у того, что закончилось как-то иначе. Вранье одного человека сделать правдой, преданием, в назидание грядущим поколениям. Или наоборот, забыть истину и рассказывать о чем-то совершенно ином, сказочном и грустном, где зло наказано, а любовь всё равно победила.

Легенды придумывают те, кто ничего толком не знает, но хочет, очень хочет казаться осведомленным: чтобы все завидовали и пытались понять причину этой осведомленности. Но легенда уже начинает существовать. И ей все верят, бережно храня в душе каждое ее слово, каждое ее чувство и мысль.

Одна из таких легенд ходила в давние времена и рассказывала о тяжелой мести, совершившийся над родом достославных вельмож, живших неподалеку от Парижа, и высшем знамении, которым Господь подвел черту под гнусной деятельностью этих господ. Никто никогда не пытался опровергнуть правоту этого предания, ибо истины не знала ни одна живая душа. Да и кому придет в голову докапываться до правды там, где ее, быть может, и никогда не было. Подумаешь, тщеславие победило разум. Это же легенда, значит, сказка.

На рассвете герцога разбудил странный звук. Казалось, что-то перезванивает, словно бубенцы. Мелодично и грустно пели серебристые погремушки, навевая смертельную тоску и пытаясь разбудить в жестком сердце сострадание. Тщетное занятие. Герцог давно не был в состоянии чувствовать что-либо.

Но сейчас он почувствовал – раздражение, и рывком дернул за шнурок балдахина. Ткань поползла вверх, и недовольный господин де Лонгвиль быстро оглядел спальню, пытаясь догадаться, откуда идет звук.

Неожиданно краем глаза он заметил нечто необычное, некую перемену в комнате. Чего-то не хватало.

Он вновь обшарил взором обстановку и вдруг издал сдавленный вздох испуга. Вот она, перемена в спальне, лишившая покои герцога яркости и веселости: портрет, на котором был изображен разноцветный карлик с разинутой пастью, сейчас пустовал, и чернота, заключенная в позолоченную раму, завораживала каким-то гипнотическим ужасом.

Но вот сильнее забряцали бубенчики, и этот звук донесся с противоположной портрету стороны комнаты. Герцог обернулся скорее машинально и увидел в зеркале свою побледневшую физиономию, а рядом с собой – совершенно живого, подвижного горбуна, беспечно болтающего ногами и потрясающего связкой бубенчиков, которыми он так забавлялся при жизни. Шум шел из-за зеркальной поверхности. В действительности же карлика не существовало. Так пытался внушить себе герцог, но из этого мало что получалось.

Неожиданно уродец отвлекся от бубенцов и посмотрел в упор из зеркала на бывшего своего хозяина.

– Ну что? – глухо спросил он. – Ты жив пока еще, проклятый господин? Я проклял твою душу, но тело не успел. Сейчас оно настанет, возмездие за всех, кого ты уничтожил в этом мире! Ты должен умереть. Ты переполнил чашу небесного терпения пролитой кровью невинных.

– Я не проснулся, это сон! – бормотал господин де Лонгвиль, ныряя под подушки.

– Я отомстил тебе! – продолжал разноцветный призрак. – Я лгал тебе тогда, когда сказал, что у твоей жены родилась двойня. У тебя никогда не было второго ребенка! А если бы этот юноша и вправду оказался твоим сыном, ты сделал выбор, беспощадно избавившись от него. Ты – конченная черная душа! Ты не спасешься. Я проклинаю весь ваш дом! Свершилась месть! Свершилась!

– Замолчи! – воскликнул герцог.

Но страшный голос продолжал выкрикивать проклятья, изредка и злобно позванивая бубенчиками. Это было невыносимо. Герцог зван на помощь, звал слуг, но они точно вымерли. Никто не приблизился к дверям спальни.

И тогда господин де Лонгвиль в отчаянии схватил первое, что попалось под руку, канделябр, и швырнул им в зеркало.

На мгновение всё заглушил звон разбившегося стекла, но тут же ликующий смех победителя пересилил его, и герцог в ужасе заметил, что в черноте зеркальной рамы веселится горбун, сотрясаясь от хохота. Тут же из-за разбитого зеркала выползла тонкая струйка белесого тумана, очень густая и очень тяжелая, и стала быстро заполнять спальню. Вслед за туманом в комнату выскочил карлик и с воплем радости прыгнул на ложе герцога.

До Лонгвиль струсил не на шутку. Да и было отчего: горбун сорвал с него одеяло и принялся душить бывшего господина.

Герцог хотел защищаться, и не мог, руки словно приросли к поверхности постели. Смрадный дух призрака отнимал последние капли воздуха, сворачивая комнату в тугой черный узел. Смех гремел над самым лицом, угасая с каждым мгновением. А потом завыли низкие воловьи жилы струн, и всё заволокло чем-то красным и мерцающим.

Когда герцог затих, его убийца весело подпрыгнул, снова захохотал и кинулся в окно, которое со звоном разлетелось на куски.