К тому же он был обязан знать тюркский язык (и Лермонтов его выучил). Во многих работах, посвящённых Лермонтову, говорится, что Дорохов, будучи раненным, передал ему своих «джигитов». На самом деле Лермонтов принял как старший командование, после того как «из боя вынесли раненного юнкера Малороссийского казачьего № 1 полка Р. Дорохова». И вскоре (хотя Лермонтов командовал отрядом недолго), команда стала именоваться «Лермонтовским отрядом», что не могло понравиться Дорохову. Даже «Лермонтовская энциклопедия» делает «предположение», что архитяжёлые условия дуэли придумал Дорохов.
Но что оказалось тем, что буквально взорвало юнкера, сделав в его глазах Лермонтова ненавистным человеком, которого нужно убить как собаку? Роман «Герой нашего времени». Даже добрейший доктор Майер, узнав себя в Вернере, обиделся и расстроился. Дорохов же современных романов не читал. Вот тут и появился Кушинников, который указал Дорохову на то, что Лермонтов описал его в романе, и описал как псевдохрабреца, а по существу — и труса. Нетрудно представить, себе состояние Дорохова, когда он прочитал такие, например, строки из романа: «Грушницкий слывёт опытным храбрецом: я его видел в деле — он махает шашкой, кричит и бросается вперёд, зажмурив глаза. Это какая-то нерусская храбрость».
Юнкер Дорохов сразу вынес приговор (и скорее всего, стрелял именно из двуствольного ружья, принятого в его отряде)[При чём разыскание Э. Герштейн о том, что у Дорохова видели вещи Лермонтова, и что он позже хорошо отзывался о поэте, этому не противоречат — по существу, его обманули, и «элементы» раскаяния, обнаруженные после, вполне естественны.]. Как тут не вспомнить слова Эмилии Шан-Гирей о Лермонтове: «По-видимому, игра эта его забавляла, просто от нечего делать, и он не переставал меня злить. Однажды он довёл меня до слёз, я вспылила и сказала, что если бы я была мужчиной, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор»[
].Дорохов выстрелил в упор из-за куста, может быть, он тоже не стал бы драться на дуэли, если бы мог — этого мы не знаем. Но он ещё и не мог, так как его карьера окончательно погибла бы от ещё одной дуэли. Неудивительно, что уже в сентябре 1841 г. действия подполковника жандармерии Кушинникова отмечаются, он всё сделал как надо. Оставалось найти подставного поединщика, обращались ко многим (хорошо известно, как уговаривали Лисаневича «проучить» Лермонтова), но нашли несчастного Мартынова.
Дорохов, безусловно, знал о наличии ещё одного стрелка и ждал его первого выстрела (так как без него, т. е. «нападения горцев» — всё сразу же раскрылось бы). После того, как все разбежались, именно Дорохов оставался с Лермонтовым какое-то время, так как Лермонтов — и к этому всё больше сходятся ныне и врачи, и лермонтоведы — ещё жил несколько часов и тоже истёк кровью, как и Пушкин. К этому ещё хочется добавить (автор не знает — до или после дуэли), что в Санкт-Петербурге тяжело заболел великий князь Михаил. Вот такие странные параллели.
Отпевания при похоронах не было. Еле уговорили (за 200 рублей!) священника сопровождать гроб до могилы. А в столице сразу после прихода известия о гибели Лермонтова, императрица записывает в дневник: «Гром среди ясного неба. Почти целое утро с великой княжной, стихотворения Лермонтова». Через несколько дней царица дарит великой княгине Марии Павловне (тётке поэта) обе книги Лермонтова. На могиле поручика Тенгинского полка лежит камень с надписью «Михаил».
Г. Даумер, историк религий описал, что «Дитя Михаила» представляет собой человека, обречённого на принесение в жертву. Он, например, приводит легенду о том, что в 1458 г. целая толпа детей отправилась к св. Михаилу в далёкое паломничество на скалу, что на Нормандском побережье. Почему они стремились туда и сознательно шли на жертву? В надежде превратиться в ангелов и достичь небесного величия.
Странное изображение можно наблюдать на монастырском дворе в Мемлебене, на котором мы видим Царицу Небесную, держащую в правой руке Св. Младенца, а в левой увенчанного короной ангела, который изображает преображение и возвышенное жертвоприношение. Именно через лермонтовского «Демона» мы войдём в последние ворота нашего рассказа. А пока закроем предпоследнее.
Раздосадованный Николай, узнав, что его приказ о возвращении в полк Лермонтова (т. е. на гибель в районе энергетического центра Земли) опоздал, произнёс свой знаменитый каламбур: «собаке собачья смерть». Как жертву, положенную в его собственном Хеб-седе, Николай предпочитал получить красиво и благородно — как «геройскую смерть» в бою. А Лермонтов, родившийся в год Собаки, нарушавший весь этикет в Санкт- Петербурге, нарушил не только приказ царя быть в полку, но, в конце концов, и сценарий своей смерти.