Шут и Иов

Казак выполняет задание, и ему дали возможность бежать. Священник писал, что раскрытие тайны исповеди он берёт на себя, но такие сведения о судьбе великого поэта должны принадлежать народу[105].

Но у К. Г. Паустовского в повести «Разлив рек», впервые опубликованной в том же 1954 г., мы читаем: «И последнее, что он заметил на земле, — одновременно с выстрелом Мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, под которым он стоял». Е. П. Ростопчина в письме к Дюма в 1858 г. тоже пишет о двух выстрелах. Как же совместить эти противоречия? Но полное описание врачом Барклаем де Толли говорит об одном отверстии справа в боку ниже последнего ребра, второе между 5-м и 6-м ребром слева (на уровне соска у мужчин), а также ранении плеча (3-е и 4-е отверстия на внутренней и наружной поверхности левого плеча) — того, которое было повёрнуто к Перкальской скале. Т. е. раневых каналов два — и оба с удивительным уровнем в 45° (снизу — вверх) и 55° (сверху — вниз)!!!

Нам известен классический рассказ о смерти Лермонтова, данный Васильчиковым: «Лермонтов упал, как подкошенный, не успев даже ухватиться за больное место, как это обычно делают. В правом боку дымилась рана, левее сочилась кровь. Неразряженный пистолет остался в руке». Хотя первое письменное описание дуэли, опубликованное в 1872 г. в «Русском Архиве» (со слов того же Васильчикова) даёт по сравнению с цитированным выше некие нюансы, еле уловимые: «Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни вперёд, ни назад». Но вот недавно был расшифрован конспект беседы Селевского из журнала «Русская старина» опять с тем же Васильчиковым[106].

И вот там рассказывается то, что действительно увидел тогда Васильчиков. Сначала Лермонтов как бы присел, а затем опрокинулся как подкошенный. Первая пуля, выпущенная со скалы, и заставила его сделать естественное в данной ситуации движение, а затем «некто» в упор действительно опрокинул Лермонтова выстрелом из ружья. Причём «некто» мог бить наповал только после выстрела со скалы, который был принят за нападение горцев (возможно, «некто» и раздул панику). Засады и атаки черкесов в то время были делом нередким. Вот в этой и единственной ситуации — все разбегались с места поединка, так как реально не были готовы к схватке с укрывшимися в засаде на скале горцами.

То, что боевые офицеры и дворяне убежали и оставили своего товарища, не зная, жив он или нет — это все и скрывали всю жизнь. Общественная репутация их была бы погублена навечно, узнай «свет» всю правду. А Кушинников и помог (помимо других дел) «сохранить им лицо» и скрыть правду. Осталось только выяснить, кем же был этот «некто» (казак ранил Лермонтова несерьёзно). А непосредственной причиной гибели послужил, как ни удивительно, роман «Герой нашего времени».

Ещё со времён первого основательного биографа Лермонтова Висковатого из темноты дуэли всплыло лицо Рубина Дорохова (как уже здесь писалось, он и послужил прототипом бретёра Долохова из «Войны и мира» Толстому). Но проказы толстовского Долохова — ничто по сравнению с жизнью человека, буквально обуреваемого страстями, и поступки которого на фоне «лихой жизни» гвардейцев в столицах выделялись своей безумной эффектностью. Ещё в 1819 г. 15-летним прапорщиком он «потерял» офицерские эполеты, и лишь через 8 лет смог их себе вернуть.

Осенью 1829 г., возвращаясь из Эрзерума уже поручиком с золотой саблей за храбрость, он был увиденным А. С. Пушкиным. Дорохов после был разжалован ещё не раз, чем побил, видимо, все тогдашние рекорды. В конце 30-х он, например, нанёс несколько ножевых ран прямо в гостиной аристократического дома своему обидчику (а не где-нибудь по пьянке в трактире). Ему уже грозила каторга, но стараниями знакомых он вновь очутился на Кавказе. Трудно найти ему современный аналог, но это к встрече с Лермонтовым был современный «коммандос», для которого война стала жизнью и смыслом, в сочетании со стремлением первенствовать и отличаться. Он сколотил «команду охотников», около 100 человек, напоминающую смесь спецназа и штрафбата с элементами «великолепной семёрки». В «команду Дорохова»[, как её называли, входили люди всех сословий, религий и языков — татары, казаки, кабардинцы, разжалованные офицеры. При приёме в «семью» новичок должен был пройти ряд испытаний, после успешного выполнения которых, принимался в отряд.