Шут и Иов

На 7 цикле[] в 1700 г. (поэтому царь и превратил следующий 7208 год в 1700) и произошёл гилгул. И духовидцы — Дмитрий Ростовский и Митрофан Воронежский это поняли («духовно узрели»). Как уже говорилось, первый уже с 1701 г. стал называть Петра абсолютно точно — живым образом Христа. Рукоположение как бы произошло не извне, а изнутри, и Высшим пастырем. Причём необходимость была очевидна и в том, что, скорее всего, Пётр принял идеи «иоаннова эзотеризма» и знал о «династии Иисуса»[]. Расширяющаяся в браках с Европейскими домами царская кровь (кровь Петра) создавала бы энергополе, связанное с Абсолютом. А создание Санкт-Петербурга этому способствовало бы.

Не менее значительно показывает на это и то, что епископы, входя в императорский дворец, должны были оставлять свои архиерейские жезлы (а ведь по постановлению Собора 1675 г. епископы оставляли свои жезлы лишь при сослужении с патриархом, тоже епископом).

Но силы «тёмных», за которыми «стояли» члены высших чёрных иерархий, нанесли точнейший удар — они эту «цепь — кровь» замкнули. Насколько знал Пушкин о таком уровне событий — трудно судить. Но он оставил нам строки своего знаменитого «Памятника» — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». Здесь Пушкин употребляет редкостный эпитет от «нерукотворённый». Анри Грегуар — бельгийский филолог-византолог — отмечал чисто религиозный характер пушкинского эпитета, к тому же имеющий характер узко специфический. Нерукотворный — это калька с греческого прилагательного acheiropoietos. В православной церкви этот эпитет даётся только определённым иконам. Это икона ключевая — Христа. Её, как гласит предание, не написала рука художника, она запечатлелась на холсте, приложенном клику — это Нерукотворный Спас; причём эпитет был взят из прямой речи Христа (Ев. от Марка 14, 58). Ранее это слово в греческом языке не встречается.

Пётр избрал себе в качестве личной святыни именно эту икону (находится в Санкт-Петербурге в Спасопреображенском соборе). Внутри Зимнего Дворца, находится собор Нерукотворного образа. Отпевали Пушкина именно в придворной Конюшенной церкви, посвященной… Нерукотворному образу. В своей спальне у Пушкина висела составленная из самоцветов мозаичная икона Нерукотворного Спаса, приданое жены, унаследованная от гетмана Петра Дорошенко (в 1930-е годы она исчезла).

Акцию такого масштаба мог проделать только сам царь, используя династии Габсбургов и других домов Европы, под водительством истинных посвященных. В конце 1825 г. в Саровскую обитель прибыл неизвестный, его исповедовал сам Серафим Саровский. Вновь прибывший получает имя Фёдора (Фёдоровская икона является покровительницей царского рода.) Вскоре в обитель приезжает Николай I. Три часа шла беседа «при закрытых дверях» троих — Фёдора-Александра, Серафима и Николая. Вскоре Фёдор ушёл на Тибет.

Именно в начале пути туда (на Алтае) лежит город Чарск (отсюда и имя главного героя «Египетских ночей» — Чарский). Позже жил в Томской губернии, затем (по мнению А. Ф. Хрипанкова) скрывался под Тобольском, в Иоанно-Предтечьевском монастыре — а это уже недалеко от Красноуфимска. Между прочим, А. Ф. Хрипанков — сотрудник Эрмитажа, посвятивший себя «тайне старца», считает, что вместо царя был похоронен фельдъегерь Масков, чьи останки затем извлекли из императорской гробницы и спрятали под полом Чесменской церкви.

Трудно сказать, знал ли всё Николай, скорее всего не знал и он. В 1852 г. происходит знаменитая смерть Гоголя, которую нельзя понять вне системы вышесказанного. Но фигура Николая в этой истории, безусловно, трагична. В полной мере по «иоаннову эзотеризму» династия начинается в сыне, поэтому Николай был обречён. На 30-м году правления (цикл Сатурна) император огромного роста, от окрика которого падали в обморок боевые офицеры, спавший под шинелью на походной кровати, внезапно умирает, да так неожиданно, что только в день смерти — 18/II — стали выпускать бюллетень, указывающий на ухудшение здоровья царя («заболел лихорадкой»).

Народ готовили 3 дня, и лишь 21/II сообщили о кончине. Труп не был бальзамирован. Более того, позднейшие историки обнаружили, что его бальзамировали дважды. Не показали народу и лицо мёртвого царя за всё время, пока гроб стоял в Зимнем дворце. В камер-фурьерском журнале с 9/II заменены листы — то есть с того дня, когда помещено первое сообщение о болезни царя.