Шут и трубадур

На заднем дворе был небольшой, но глубокий пруд, в котором купали и поили лошадей, а иногда здесь плавала стайка уток. Увидев, что отец тащит его к пруду, мальчишка взвыл еще пронзительнее и вцепился зубами в баронское ухо.

— А, ты кусаться, стервец! — заревел Рэндери, окончательно рассвирепев.

Оторвал от себя мальчишку и со страшным ругательством швырнул его на середину пруда.

Размах был так силен, что только полминуты спустя нахлебавшийся воды «заморыш» вынырнул на поверхность и отчаянно замолотил по воде руками, вздымая тучи брызг.

Все, кроме барона, с интересом следили за его усилиями. Рэндери с гневным ворчанием то и дело притрагивался к укушенному уху и осматривал потом окровавленные пальцы.

Неизвестно каким образом, но, то и дело скрываясь под водой и снова показываясь на поверхности, мальчишка добрался до берега и вцепился в бревна, бортиками окружавшие пруд.

Барон слизнул кровь с пальцев и со словами:

— Паш-шел, щенок! — что было силы пихнул его ногой.

Кристиан опрокинулся обратно в воду, но всплыл и снова неистово забарахтался, а потом опять вцепился в бревна — на этот раз в стороне от отца, там, где с руками за поясом стоял его самый старший брат и зевал.

— Пихни его, Жеру! — велел барон.

Жеру поднял ногу и пнул мальчишку, как ему было велено.

На этот раз Кристиан не показывался так долго, что слуги, переглядываясь, зашептались — не сходить ли за баронессой? — а Оливье пробормотал:

— Эдак он и вправду утонет!

— Само собой, утонет, клянусь хвостом сатаны! — пророкотал барон. — Упокой, Господи, его душу. Не тонут только те, кто продались дьяволу, а остальные должны тонуть!

Неизвестно, продался ли дьяволу Кристиан, но, пока барон его отпевал, он снова всплыл и в который раз попытался ухватиться за скользкое бревно. Как ни странно, в то мгновение, как его швырнули в пруд, мальчишка замолчал и не издавал ни звука, даже когда его пинали ногами, только дышал, как запаленная лошадь.

— Вот живучий щенок! — произнес барон, примериваясь, как бы снова пнуть мальца сапогом — несомненно, в последний раз — но вздрогнул и забыл обо всем на свете при далеких звуках охотничьего рожка.

— Клянусь задницей папы, они затравили матерого! — крикнул Рэндери, задрожав. — Лошадей!

Слуг как будто ветром сдуло — они отлично знали, что минута промедления в деле, касающемся охоты, может стоить им головы.

Сыновья барона при звуках рога тоже преобразились, как воскресшие мертвецы (возможно, этот звук воскресил бы их, если бы они действительно ими были) и, грохоча сапогами, бросились к коновязи. Барон первым вскочил на коня, протрубил ответный сигнал и вылетел в ворота.

Забытый «заморыш» остался в пруду: у него еще хватало сил, чтобы цепляться за бревно, но не хватало, чтобы вылезти на берег.

Оливье на миг задержался, выдернул брата из воды и, оставив лежать на берегу, бросился за остальными.

На этот раз охота была недолгой — вечером того же дня счастливый барон въехал в покосившиеся ворота, с торжеством везя перед собой в седле тушу «матерого».

Первым, кого он увидел, был его утопленный сын: он стоял посреди двора и исподлобья смотрел на отца злобными, как у волчонка, глазами.

Барон не чувствовал угрызений совести, но был суеверен — он перекрестился и прочитал короткую молитву. Мальчишке от этого не стало ни холодно, ни жарко; тогда барон убедился, что перед ним не утопленник, а живое существо.

— Вот живучий щенок! — хмуро проговорил он, спрыгивая с седла.

Мальчишка весь затрясся, когда барон двинулся к нему, но не попытался убежать, а лишь пригнул голову, по-прежнему глядя на отца с сосредоточенной волчьей ненавистью. Так же смотрел на барона затравленный «матерый» перед тем, как броситься грудью на рогатину в отчаянной надежде добраться до горла врага…

Этот взгляд привел барона в дикое бешенство.

— Ты на кого так смотришь! — заревел он. — Ты на отца родного так смотришь?!

— Этьен! — испуганно вскрикнула вынырнувшая откуда-то баронесса, но Рэндери оттолкнул ее и схватил в охапку своего живучего сына.

— Сейчас посмотрим!.. — сказал он.

Что именно «посмотрим», он не договорил: баронесса коршуном налетела на мужа и попыталась вырвать сына из его рук.

Но барон Рэндери крепко держал свою добычу. Не обращая внимания на крики жены, он посадил «заморыша» на своего огромного, как бык, и злого, как черт, вороного коня, и «заморыш» намертво вцепился в его гриву.

— Подай факел! — крикнул барон одному из слуг.

Выхватил у слуги факел и хлестнул им по крупу лохматого черта.

Черт завизжал, как целое кабанье стадо, вылетел в ворота и исчез в вечерних полях.

Баронесса вцепилась в волосы мужа.

Под утро барон, измученный тревогой за судьбу своего коня, послал Оливье на поиски.

Оливье вернулся, ведя в поводу взмыленного коня и везя перед собой в седле спящего брата — «черту» так и не удалось его скинуть, и мальчишка всю ночь провел на необъятной лошадиной спине.

— Вот живучий щенок! — повторил барон при виде этой картины.