Шут и трубадур

Подбежавшая баронесса схватила Кристиана и крепко прижала к груди; мальчишка проснулся и, прежде чем его унесли, слипающимися глазами взглянул на отца все с той же непримиримой ненавистью волчонка.

— Ах, ты! — только и вымолвил барон, провожая сына растерянным взглядом. — Ах, ты…

К концу следующей охоты барон и думать забыл обо всем, кроме затравленного им великолепного оленя-трехлетки. Но едва он проспался после обмывания охотничьей удачи и вышел во двор, как перед ним тут же очутился Кристиан: заложив руки за спину, «заморыш» мерил отца таким взглядом, что барон некоторое время только молча хрипел при виде этого неслыханного нахальства.

— Серый, Страж, куси его!.. — взревел наконец Рэндери и засвистел, как свистел, натравливая собак на оленя.

Но мальчишка, должно быть, заранее продумал путь отступления. Не успели «этлейские гончие» вскочить, взбудораженные свистом, он котенком взлетел на ворота и с их высоты стал корчить рожи остолбеневшему барону.

— Щенок! Наглец! — в ярости прохрипел Рэндери и заметался по двору, швыряя в кривляющегося чертенка всем, что попадалось под руку.

Но Кристиан, маленький и юркий, без труда уворачивался от летящих в него камней, ведер, яблок и ножей, а когда барон вне себя завыл:

— Подожгу ворота!!! — стал выкрикивать звонким голосом такие соленые ругательства, что баронесса, без памяти выбежавшая на помощь своему любимцу, замерла на месте, не веря своим ушам.

Багрово-красный барон бросился за арбалетом, но Кристиан не стал дожидаться его возвращения. Скатившись с ворот, он свистнул Серому и Стражу, с которыми был в наилучших отношениях, и убежал с собаками в поля под жалобные крики баронессы.

Он не хотел прятаться за юбку матери.

С того дня, как его топили в пруду, семилетний мальчишка стал мужчиной и объявил войну своему отцу, ненавидя его, как взрослый мужчина.

Четыре года продолжалась война между «заморышем», едва не падавшим от дуновения ветерка, и силачом, которому ничего не стоило вскинуть на плечи убитого оленя, между тирком и троллем, между муравьем и львом.

Барон всеми силами пытался выбить дух из окаянного бунтовщика, порой даже забывая про охоту в тщетной попытке вырвать у Кристиана хоть единственное слово раскаяния или хотя бы жалобный всхлип — напрасно! Он так и не добился от сына ничего, кроме угрюмого взгляда исподлобья, который с каждым годом делался все упрямее и злее.

Волчонок отчаянно сражался за жизнь, цеплялся за нее зубами и когтями. Несколько раз барону казалось, что с ним все кончено, но всякий раз он вынужден был восклицать: «Вот живучий щенок!» Эти слова Рэндери произносил сперва свирепо, потом — удивленно, а после к удивлению стало примешиваться нечто вроде уважения к отваге и упорству врага. Заморыш не хотел помирать, хоть ты тресни! Здоровенный парень не вынес бы половины того, что выносил он, или хотя бы взмолился о пощаде! А этот сероглазый задохлик жил наперекор всему, и хотя на его шкуре, должно быть, не осталось ни единого целого клочка, смотрел на отца все тем же волчьим взглядом, от которого барону порой становилось жутко…

И барон Рэндери первым выбросил флаг капитуляции.

Однажды утром он застал своего противника на заднем дворе, где Кристиан вместе с сынишкой конюха сооружал из лучинок ветряную мельницу (иногда этот закаленный воин позволял себе такие детские забавы). При виде отца Кристиан вскочил, твердо решив без боя не даваться в руки.

Но барон засопел и бросил к ногам сына один из двух легких коротких мечей, которые принес с собой.

— Бери, щенок… — буркнул он. — Покажу тебе кой-какие удары…

Кристиан, не спуская глаз с врага в ожидании подвоха, поднял меч и стиснул рукоять. Он ждал этого момента четыре года, не раз видел его во сне, но теперь не мог поверить, что долгожданный миг наконец наступил.

— Да не бойся! — усмехнулся барон. — Протыкать тебя насквозь я не буду…

Кристиан сузил глаза и вытянулся в струнку — маленький клубок нервов и жил, дрожащий от ненависти и возбуждения.

Барон не знал, что еще два года назад Кристиан упросил своего младшего старшего брата Оливье учить его бою на мечах. Оливье усмехнулся и сказал: «Ты же слишком слабенький, Крис!», на что Кристиан ответил: «Я стану сильным и убью его!»

Оливье только пожал плечами… Но с тех пор они часто фехтовали, уходя в поля — сперва на легких ореховых палках, потом на тяжелых дубовых и, наконец, на настоящих мечах с притупленными остриями.

— Что ж, меч правильно держишь, — одобрил барон. — А рубашку лучше скинь, слышь, задохлик!

Когда Кристиан скинул рубашку, стали видны старые шрамы и свежие кровоподтеки и рубцы, пересекающие его руки, плечи и грудь. Не многие старые рубаки могли бы похвастаться такими отметинами, какие украшали тело этого одиннадцатилетнего мальчишки.

— Ну-с, — сказал барон. — Смотри, как наносится прямой удар: вот!

Он вытянул руку с мечом и кольнул Кристиана в грудь — не слишком сильно, но так, что выступила кровь.