Шут

'Стремительный' подошел к пирсу одним из первых, и Шут сразу понял, что ни помпезных процессий, ни отчаянного ликования здесь не будет. Да, их встречали с радостью, но сдержанно и торжественно. Жители столицы точно по команде склонили головы, когда с королевского корабля опустили сходни. Но едва только Давиан ступил на широкие доски причала, люди вновь распрямились, на их лицах Шут увидел искренние, полные любви улыбки. Он знал из рассказов Элеи, что на Островах король — не просто повелитель. Это отец. Справедливый добрый родитель для каждого. Дети островитян воспитывались с этим знанием. Такое отношение накладывало особую ответственность как на подданных, так и на монарха, ибо отец должен гордиться детьми равно, как и они им. Возможно, именно поэтому на троне Островов никогда не процветали тирания, глупость и бессмысленная жестокость. Если наследник по какой-либо причине не соответствовал 'родительской' роли, Советом Мудрых всегда выбирали более подходящего, как бы далеко не отстояли его родовые связи с правящей династией. Из книг по истории Шут знал, что несколько раз королями Островов становились бастарды, причем, иногда даже женщины. У Давиана не было детей, кроме Элеи, и не выйди она замуж за Руальда, Белый трон достался бы ей, как единственной принцессе. Но сразу после свадьбы Совет выбрал нового первого наследника — какого-то Элеиного троюродного брата, еще совсем мальчика, но с хорошими задатками.

Элея…

Она тоже встречала отца. 'Стремительный' встал на якорь бок о бок с королевским кораблем, и Шут смотрел на Ее Величество с такого близкого расстояния, что мог разглядеть даже украшения в волосах. Она подошла к королю первой, крепко обняла его и что-то негромко сказала. Тот кивнул в ответ и махнул рукой в сторону 'Стремительного', к которому уже подтащили сходни. Взгляд Элеи метнулся вверх и встретился со взглядом Шута…

…Как бы плохо ни было у него на душе, эти медовые глаза наполнили ее светом до краев, и Шут почувствовал, как неудержимо расплываются его губы в улыбке, как оттаивает давно заледеневшее сердце.

Боги, он ведь так скучал! Ему, оказывается, так не хватало этого света…

16

Замок Брингалин, родовое гнездо Белых королей, был настоящей морской крепостью. Частично вырубленный прямо в скале, он возвышался над столицей точно безмолвный страж, прекрасный своим изяществом и лаконичностью линий. Каждая деталь замка была продумана и несла конкретный практический смысл. Сдержанностью отличались и внутренние помещения, где простота и гармоничность обустройства недвусмысленно указывали на отсутствие у хозяев замка устремлений к излишней роскоши. Шагая по просторным светлым лестницам Брингалина, Шут подумал, что Руальду, пожалуй, не очень понравилось бы здесь — слишком мало позолоты и дорогих гобеленов.

'Хотя… какие глупости! — одернул он себя, — королю сейчас понравится все, что угодно… В сравнении с темницей даже лачуга бедняка — сказочные хоромы…

Шут представил себе, как в этот самый момент Руальд отмеряет шаги по темным коридорам подземелья, и тихо содрогнулся от ужасных воспоминаний о холоде, крысах и боли…

К счастью, никто этого не заметил: человек, сопровождавший Шута к отведенным ему покоям, был погружен в свои мысли.

На пирсе, когда все корабли пришвартовались, Шуту удалось, наконец, увидеть Руальда… Король сильно осунулся, его всегда гладко выбритое лицо покрыла густая щетина, а снежные волосы поблекли и свисали серыми колтунами.

— Да, дорогой мой король, похоже, тебя держали не в лучших условиях, — тихо пробормотал Шут себе под нос. В образовавшейся суете он незаметно покинул корабль и теперь пытался пробиться сквозь толпу, чтобы подойти к Руальду поближе. Увы, это оказалось совершенно невозможно: народу было слишком много, к тому же, короля плотным кольцом окружила стража. Один из воинов Давиана, также пролагавший себе путь к выходу с причала, услышал последние слова Шута и обернулся:

— Вы неправы, господин, — весьма учтиво возразил он, — с королем обращались соответственно его положению. Я хорошо это знаю, ибо сам с того корабля, на котором плыл ваш властитель.

Шут внимательно вгляделся в лицо этого человека — обветренное, суровое, но не лишенное того особого обаяния, что свойственно людям искренним, живущим в ладу со своей душой — нет, он не врал, это было совершенно очевидно.

— Вы знаете, кто я? — спросил Шут удивленно.

— Ваш костюм говорит за вас.

Шут кивнул, коря себя за недогадливость.

— Отчего же король выглядит так ужасно? — спросил он, хотя по сути уже знал ответ.

— Страх, — подтвердил его догадку собеседник. — Полагаю, их милость, очень не хотят умирать.

Шут отвел глаза, ему хорошо было знакомо, как отчаяние лишает всякого желания следить за собой.

— Но разве Руальд не имеет права на помилование? — он даже дышать перестал, ожидая ответа на свой вопрос. И с облегчением увидел, как разговорчивый воин медленно кивнул.