Читаем Шутить и говорить я начала одновременно полностью

Я уже училась в Архитектурной Академии, мне предстояло сдать экзамен по истории польской архитектуры. Учебников тогда практически не было, на лекциях мы сами записывали вслед за преподавателями уроки. Мои конспекты лекций пользовались славой на курсе. Я очень любила историю архитектуры, преподавали нам великолепно, и конспектировать любимый предмет было одно удовольствие. И вот оказалось, что мои конспекты исчезли. Записывала я их на листах большого формата в клеточку, набралась толстая пачка курса истории польской архитектуры, и теперь этой толстой пачки нигде не было.

Сначала я все обыскала дома, потом на факультете, предполагая, что могла оставить в чертежной. Нигде конспектов не было. На следующий день к поискам подключилась вся семья, а на факультете – весь наш курс, ибо все рассчитывали на мои конспекты. Отец пытался даже под диван заглянуть, хотя я его уверяла, что под диваном толстая пачка никак не поместится. В общем, искали во всех мыслимых и немыслимых местах и не нашли.

К экзамену пришлось готовиться по конспекту подруги, который моему и в подметки не годился. Кое-как сдала. Следующим был экзамен по черчению. Распаковала стоявший в углу комнаты рулон ватмана, где и были обнаружены скрученные самым нещадным образом в трубку мои конспекты. Все правильно, ведь Тереса наводила порядок...

Ага, опять придется вернуться к теме безденежья. Что поделаешь, такая это тема, что тянулась за мной всю жизнь и покончить с ней практически невозможно. Несколько разрядил напряженное положение с деньгами отец, выиграв в лотерею полмиллиона злотых старыми деньгами. В ту пору прекрасная шерсть на платья стоила шесть тысяч метр, что я очень хорошо запомнила, потому что вместе с матерью мы немедленно отправились в магазин и закупили материи, благодаря чему нам удалось прилично одеться на какое-то время. И белье тоже купили. Наконец я перестала донашивать после матери ее французское белье. Ничего не скажу, было оно с кружевами и долго выручало нас, но уж очень надоело то и дело штопать трусы и лифчики. Теперь у меня появилась модная юбка в клетку и настоящие туфли, по ноге и на кожаной, а не на деревянной подошве. Разошлись отцовские полмиллиона моментально, но очень помогли нам в ту пору.


( С самого раннего детства и до последнего класса гимназии...)

С самого раннего детства и до последнего класса гимназии меня все усиленно толкали на медицину. Среди толкающих на первом месте стояла мать, сразу за ней шла Люцина, а прочие родичи образовали за ними длиннющий хвост. Меня обязывали закончить Сорбонну, стать врачом, все равно по какой специальности, лучше – все сразу, начиная с хирургии. За долгие годы я свыклась со своим жребием и не протестовала, хотя Сорбонна по понятным соображениям отпадала сама собой. Стать врачом я считала своим святым долгом. Все решил случай.

Кто-то из знакомых что-то себе поранил, Люцина безапелляционно приказала:

– Ты ведь собираешься стать врачом, принимайся за работу!

Приниматься за чье-то противное, окровавленное колено?! Я вдруг отчетливо поняла – не хочу! Ни за какие сокровища мира не хочу этим заниматься, мне противно смотреть на эту мерзость, не то что к ней прикасаться. И что же, всю жизнь я буду обречена на такую работу?! Езус-Мария! Нет, это не для меня, нет у меня к этому никакого, ну ни малейшего призвания. К тому же я всегда отличалась преувеличенно тонким обонянием, не могла выносить малейшей вони, нюх у меня был как у собаки, а ведь придется работать в прозекторской! Кажется, тогда я впервые поставила под сомнение свое медицинское будущее.

Стала серьезно размышлять о нем и пришла к выводу: человек должен определить, что он любит, а чего не выносит, и выбирать такую профессию, которая привлекает его, а не отталкивает. Я настолько серьезно подошла к выбору профессии, что решила в письменном виде, так сказать, наглядно, представить собственные черты характера, собственные склонности и антипатии. Было это в последнем классе гимназии, меня уже начинала серьезно интересовать архитектура, в школе я писала реферат о готике. Мне было безумно интересно заниматься всеми этими стилями и строениями, рисовать я всегда любила и уже немного умела, для реферата проделала грандиозную предварительную работу, сидя в библиотеках и собирая кучу материала, гораздо больше, чем требовалось для моего реферата. Нет, это было еще в десятом классе, так что для принятия жизненно важного решения я потратила два года, и мое решение было сформулировано следующим образом: ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН СТРЕМИТЬСЯ К ТОМУ, ЧТО ОН ЛЮБИТ И К ЧЕМУ ПРИГОДЕН.

Перейти на страницу:

Все книги серии Автобиография

Шутить и говорить я начала одновременно
Шутить и говорить я начала одновременно

Перед вашими глазами, уважаемый читатель, прошло более двадцати романов И.Хмелевской, в большинстве из которых главным действующим лицом является сама пани Иоанна.Судя по письмам наших постоянных читателей, досконально изучивших «книжную» биографию любимой писательницы, всех безумно интересует, какие из описываемых событий произошли на самом деле и кто из персонажей является лицом реальным. И, как нам кажется, лучшим подарком для «членов клуба любителей Хмелевской» (идея создания которого носится в воздухе) стал тот отрадный факт, что пани Иоанна – параллельно с работой над очередным шедевром – закончила наконец автобиографию.На наш взгляд, эта удивительная книга многим покажется поинтереснее любого романа...Copyright:© Joanna Chmielewska «Autobiografia», 1993-1995© Фантом Пресс Интер В.М., оформление, 1996© Издательство «Фантом Пресс Интер В.М.». издание на русском языке 1996,1997© Селиванова В.С., перевод с польского© House Publishing House «SC», оцифровка, 2005e-mail: hphsc@yandex.ruhttp://www.hphsc.narod.ru

Иоанна Хмелевская

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное